Мелькнула молнией полоска булата, и голова, отделившись от туловища, покатилась к костру. Тудан взбрыкнул ногами и затих, темная кровь быстро насытила большой кусок снега.

Хан словно снял пелену с глаз, проведя левой рукой ото лба к подбородку:

— Он все же обманул меня, змееныш! Я хотел для своего врага более трудной и долгой смерти…

Вскинув голову, громко повестил:

— Охоты завтра не будет, с утра выступаем в сторону Сарая! Я должен увидать Амылея прежде, чем он узнает обо всем этом. Трупы оттащить в камыши, пусть пируют волки и шакалы. На ночь выставить часовых вокруг лагеря. В Сарае вас всех ждет награда, мои верные нукеры! А с тобой я поговорю об этом уже завтра!

Последняя фраза относилась к Ивану. Нукеры нагнулись в почтенном наклоне, провожая хозяина в шатер. Едва за ним закрылась плотная занавесь, дружно бросились обдирать убитых.

Торгул не забыл своего обещания. Утром, после завтрака, пока сворачивались юрты, собирались вещи для длительной кочевки, хан призвал Ивана к себе и указал на столь знакомое ярмо:

— Оно твое с сегодняшнего дня! Мне больше не потребуется. Делай с ним что хочешь. Молодец, багатур! Был бы ты монголом, был бы тысяцким! Ты можешь водить рать!!

Иван не сразу поверил в произошедшее.

— Ты даришь мне свободу, хан?

— Теперь ты такой же свободный, как и все нукеры в моем отряде. И запомни: теперь, после каждого твоего поединка, пятая часть добытого — твоя! Торгул дважды не говорит!

— А… если я не пожелаю драться?

Вопрос явно удивил хана. Он насмешливо поднял брови вверх:

— Не захочешь драться? Тогда ты не воин, и твое место среди погонщиков волов, а не в седле лихого скакуна. Я не стану заставлять тебя, Иван, но тебя перестанут уважать другие.

Русич подумал, что Торгула нукеры не перестали уважать, хотя он ни разу не вышел в круг горящих кровавым азартом глаз.

— Забери Зухру, отныне она только твоя. Я дарю тебе все: оружие, коня, четырех волов, арбу, юрту.

— Лучше б ты мне вчера подарил одного Тудана, — вдруг сорвалось с губ тверича то, что всю ночь не давало уснуть.

— Ты становишься дерзок! Не забывай, что моя милость также имеет границы!

Иван опомнился и тотчас низко поклонился. Сегодняшний день и так уже принес немало хорошего, и не стоило перечеркивать приобретенного нерасчетливым словом или выходкой.

Но у Торгула была цепкая память. Разрешив разогнуться, он пристально глянул в серые глаза и спросил:

— О каком брате и женщине ты вчера спрашивал Тудана? Когда и где вы успели с ним познакомиться? Говори, я слушаю.

Выслушав печальную повесть об Андрее и Любане, Торгул пощипал пальцами редкую бородку, фыркнул носом:

— Теперь нам обоим интересно, чтобы Амылей встал передо мной на колени. Если он не смирится — он умрет! По закону мести должен быть вырезан весь род кровника, чтобы дети не могли мстить за отцов.

Заметив протестующий жест Ивана, хан успокаивающе поднял руку:

— Но эту женку, что он украл под Тверью, и ее детей я обещаю отдать тебе, а за это ты мне послужишь саблей так, как не служил даже Михаилу. Пока еще великому князю Руси…

«Почему пока?» — выплеснули широко раскрытые глаза Ивана.

— Юрий Московский приехал в Сарай по строгой грамоте Узбека. И тот, насколько я знаю, уже сменил гнев на милость. А ваш Юрий — хитрая бестия! Будь я на троне — я б рубил таким головы! Хитрая лиса всегда будет стараться обмануть, в том числе и своего хозяина. Данник должен быть честным и в меру сильным, чтобы его земля платила выход в срок и беспрекословно. Если он станет слишком сильным, ему можно пустить кровь, заставив дать русские полки для наших войн или наведя на Русь свои тумены. А такие, как Юрий, и дань не соберут, и в срок ее не отдадут. Согласен ли, русич?

Торгул, конечно же, не ждал ответа. Грустно усмехнувшись, он добавил:

— Потому я и кочую по степи, что не хочу и не могу быть рядом с такими, как этот Юрий! Мой отец был сильным и честным, за это его и сломали. Я сменил веру, но пресмыкаться перед жирными мешками, что окружили Узбека, не желаю. Уж лучше вольный ветер, быстрый конь и смерть в бою, а не по навету злопыхателя. А Амылей может задарить беглербека, и тогда неизвестно, как все повернется на суде… Потому я и хочу найти его раньше, чем он узнает о Тудане.

— Почему ты сказал «пока великий князь»? — не удержался-таки Иван. Слова о приезде Юрия Московского в Орду ему ровным счетом ни о чем не сказали. Удельных князей частенько можно было увидеть в те времена в ставке великого хана, такова уж была незавидная судьба русских правителей.

— Юрий уже давно вьюном вьется вокруг сестры Узбека Кончаки, — усмехнулся Торгул. — Он явно хочет разделить с ней ложе и кров. Этого тебе мало? Ярлык на великое княжение станет лучшим подарком от шурина. А обоим, Михаилу и Юрию, на Руси места не будет! Тигр не замечает шакала, а шакал боится тигра, только пока тот силен. Как только станет больным — шакал его придушит!

Торгул глубоко вздохнул, словно переводя дух после долгой речи, и неожиданно для Ивана закончил:

— Знаешь, почему я говорю тебе это и не боюсь? Потому что вижу — ты тоже сильный и честный! Если б у меня был тумен таких, как ты или Нури, я б пошел на Узбека и вернул Орде ее истинную веру и славу Темучина. А эти могут воевать только со слабыми! От Гедимина литовского бегут, от жалкого Абу-Саида бегут, едва завидев его сотни. Скоро от любого побегут, в ком удаль ратная есть. Все, иди и молчи о том, что услышал. Нам пора выступать. Помоги мне взять Амылея, Иван, и я отдам тебе твою землячку и ее детей, обещаю!

Торгул отвернулся, но Иван успел заметить невольные слезы, навернувшиеся на глаза хана. Только сейчас русич явственно почувствовал, какая трагедия произошла в Орде с приходом к власти Узбека и ислама как новой религии. Великая степь незримо раскололась на две половины, из которых одна, прошлая, обречена была на небытие. Горячий хан Торгул был всего лишь ее крохотным осколком…

Они выступили к обеду и спустя несколько длинных переходов были под столицей золотоордынников.

Но ни Амылея, ни его семьи на Итиле не оказалось. Судя по слухам, он собрал своих нукеров и поспешно откочевал вместе со всеми стадами, табунами, гуртами, слугами и невольниками в дальние степи за Яик. Идти туда, на широкую чистую реку, несущую свои холодные воды от длинной гряды гор, Торгул не рискнул. Там власть Узбека уже заканчивалась, поскольку земли подпали под влияние последователей бунтарского хана Ногая, ушедших из Причерноморья к южному Уралу. Кочевать относительно спокойно там мог лишь тот, кто имел родню или хороших знакомых среди высшего звена ногайцев. У молодого Торгула таковых не оказалось.

В блужданиях по степям для Ивана прошел еще один год. Бежать не было смысла, одиночка в тех местах всегда был лакомой добычей для алчных вольных разбойников. Не просил помощи в возвращении и у Торгула, справедливо решив, что милость хана лучше внезапной вспышки гнева и что приобретенная свобода лучше каких-либо рискованных поступков. Лишь в воспоминаниях и молитвах он возвращался порою в маленькую лесную деревушку.