– И что, он просто собрался и уехал, ничего никому не сказав? – спросил Алексей у местной жительницы.

– Именно так, месье.

– Скажите, а письма ему часто приходили? – на всякий случай спросила Полина.

– Не то чтобы часто, но раз в неделю – обязательно.

– Вы их видели? Может быть, брали на почте?

– Нет, мадам. До почты никто не допускался, кроме слуги.

Алексей поблагодарил добрую женщину за труды, дал ей золотой и в сопровождении Полины отправился восвояси, унося в сердце горечь.

– Вы ничего не заметили? – спросила его спутница, когда экипаж оставил Раматюэль далеко позади.

– А что я должен был заметить? – с некоторым раздражением осведомился офицер.

– Меня смущает Расин, – коротко ответила Полина, обмахиваясь веером. – И еще Плутарх. И полное собрание писем мадам де Севинье. Как-то это плохо сочетается с моим представлением о человеке, который осуществил ограбление или был к нему причастен.

– Надо же ему было чем-то заниматься, раз он сидел взаперти, – пожал плечами Алексей. – А у мадам де Севинье прекрасный стиль.

– Лично я предпочитаю барона Брамбеуса[17], – невинно проговорила Полина, и ее незабудковые глаза сверкнули. – Помните? «Хорошо быть судьей в дурную погоду! Правда, судить о людях и вещах весьма трудно, на то требуется много ума, но судить людей и вещи совсем другое дело – безделица!». Или вот: «Мы живем в отрывочном веке, мы думаем отрывками, существуем в отрывках и рассыплемся в отрывки». Или…

– Полина Степановна, я прекрасно помню эту книжку.

Барышня Серова нахохлилась.

– Если мы ищем человека, который украл несметные сокровища, может быть, вы объясните мне, почему он жил так скромно? – капризно спросила она. – Я имею в виду месье Полана, конечно.

– Просто не хотел привлекать к себе внимания, – усмехнулся Алексей. – А вы бы хотели иначе? Вы только представьте себе, сколько людей хотели бы заполучить королевские драгоценности!

– Похоже, вы правы, – вздохнула Полина и, развернув какую-то книгу, углубилась в чтение.

Присмотревшись к обложке, офицер покачал головой.

– Ах как нехорошо, Полина Степановна!

– Я совершенно случайно захватила роман господина Стендаля, – спокойно объяснила барышня Серова. – Сама не знаю, как это получилось, он буквально сам полез ко мне в сумочку.

В ее тоне было столько лукавства, что Алексей не смог удержаться от улыбки.

Дорогой они поссорились всего пару раз – не то что тогда, когда ехали из Петербурга в Париж, так что можно сказать, что путешествие протекало на редкость мирно. Через несколько дней особые агенты были уже в столице Франции и немедленно отправились в особняк Видока.

Старого сыщика на месте не оказалось, и, когда он вернется, никто толком не знал. Алексей приготовился ждать и от нечего делать листал старые газеты, сложенные в стопку на столе. Полина вздыхала и смотрела в окно. Снизу уже некоторое время доносилась визгливая перебранка, но агенты не обратили на нее внимания. Неожиданно дверь распахнулась, и в комнату ввалилась старая размалеванная проститутка. При виде Алексея она слегка подалась назад.

– Ах, какой кавалер! – воскликнула она, глядя на него бесстыжими глазами.

– Простите, мадам, – заговорил слегка опешивший Алексей, – вы к кому?

«Королева панели» лукаво подмигнула офицеру и поправила платье, как бы невзначай оголяя увядшее плечико.

– Как к кому? К мерзавцу Видоку, конечно! Разве вы не его ждете?

При мысли, что ему придется сидеть в одной комнате с таким кошмарным созданием, Алексей облился холодным потом. И тут все услышали спокойный голос Полины:

– Добрый день, месье Видок.

Алексей вытаращил глаза и разинул рот.

– О черт! – простонала вновь прибывшая уже обычным голосом Видока. – Мадемуазель, я сражен! Мои собственные люди, работающие со мной не один десяток лет, меня не признали, а вы… Как вам это удалось?

Полина, порозовев, пояснила:

– У меня плохая память на лица, и я смотрю только на глаза. Ваши глаза я узнаю сразу.

– Ох, – вздохнул Видок. – Должен вам сказать, мадемуазель, будь я лет на тридцать моложе, я бы непременно в вас влюбился.

– Считайте, что я на тридцать лет старше, и оставьте меня в покое, – парировала Полина. Однако по тому, как она улыбнулась одними уголками губ, Алексей понял, что в глубине души девушка чрезвычайно польщена.

– Понял и смиряюсь. – Видок снова вздохнул, сунул руку в декольте, поправил накладную грудь и промолвил: – Сейчас вернусь.

После чего отвесил шутовской поклон Алексею, все еще пребывавшему в состоянии легкого остолбенения, и исчез во внутренних покоях.

– Что за маскарад? – вырвалось у Каверина.

– Не знаю, – ответила Полина, пожимая плечами. – Но, думаю, месье Видок вряд ли прибег к нему для развлечения.

– Итак, – заговорил сыщик, вернувшись через несколько минут, – к чему мы пришли?

Он избавился от накладной груди и женской одежды, снял парик, но не смыл грим. Вид у него в румянах, мушках и помаде был тот еще.

– Филипп же вам писал, – напомнила Полина. – Разве вы не получили его письма?

– Гм, – отозвался Видок, застегивая сюртук. – Занятный парень, наш Филипп! Помнится, когда вы, сударь, повстречали на своем пути красотку Анжелику, он прислал мне совершенно отчаянное письмо… Зато когда вы, сударыня, образумили ее поленом, написал другое, в котором превозносил вашу мудрость до небес. – Видок сел за стол и начал стирать помаду. – Ладно, все это вздор. Раз уж вы здесь, я предпочел бы услышать от вас, что именно вам удалось разыскать.

Он взял в левую руку зеркало с ручкой и принялся снимать с лица грим.

– Это вы для нашего дела так принарядились? – не удержался Алексей, который все еще находился под впечатлением того, как преобразился старый сыщик.

– Что? – Видок, казалось, был удивлен. – А… Нет. Просто один литератор, прочитав мои мемуары, выразил сомнение: дескать, невозможно переодеться так, чтобы тебя не узнал никто из знакомых. На карту была поставлена моя репутация. Разумеется, у сего господина ни на грош воображения, но я не стал говорить ему об этом, а предложил заключить пари, что в течение недели подойду к нему и даже ущипну его, причем он меня не признает. Завтра срок пари истекает, а проигравший платит за ужин на двенадцать персон у Матье… – Видок стер последние остатки помады и, выпятив губы, придирчиво осмотрел себя в зеркале. – Кстати, вы можете тоже туда пойти. И вы, мадемуазель.