Словно в подтверждение его слов, на стене послышался женский визг — кто-то из викингов догадался вытащить девчонку-рабыню и, укрываясь извивающимся тоненьким телом, как щитом, целился из лука. Пораженные воины промедлили — и стрелок, никем не сбитый, спустил тетиву.

Будимир качнулся, едва не падая с коня, — стрела ударила его в плечо и застряла меж сочленений бехтерца, увязнув в колечках кольчуги. Меченоша Мирослав успел подставить плечо, не давая князю упасть.

Дружинники вскинули луки, готовые ответить — но так и не выстрелили, а урман целился снова.

Опираясь на плечо Мирослава, Будимир выпрямился. По правому плечу и руке разливалась мертвящая тяжесть, но еще большая тягота поднималась из сердца.

— Не щадить! — выдохнул он сквозь зубы. — Никого не щадить!

Среди лучников нашелся один, болевший за своего князя больше других. Его стрела первой сорвалась с тетивы, ушла в ночь — и боявшаяся даже стонать от ужаса девушка бессильно повисла на руках удерживающего ее урмана. Другие стрелы ринулись в освободившееся место, ища цель.

Тяжелая урманская стрела, конечно, не раздробила плеча, но до живого тела достала. Будимир почувствовал это, когда меченоша Мирослав потащил его в сторону и, помогши сойти с коня, осторожно принялся извлекать ее.

Ранка была не опасна — подумаешь, кровь еще течет! Не замечая боли, Будимир с тревогой прислушивался к шуму и различал в нем твердеющий голос Вадима Храброго. Тот, словно ранение ладожского князя было делом мимолетным, уже отдавал приказы, и оставалось только удивляться, как быстро он додумался.

— Разбирай клети! Тащи к воротам!.. Огня!

Не выдержав, Будимир оттолкнул Мирослава, унимавшего ему кровь:

— Я должен быть там!

— Но княже!.. — попробовал возмутиться меченосец.

Будимир уже не слышал его — морщась от боли, он на окровавленную рубаху натягивал кольчугу. Захлопотав, Мирослав кинулся ему помогать.

— Побереги себя, княже, — только и повторял он.

У ворот снова кипел бой. Викинги, высовываясь, осыпали осаждающих стрелами, но и сами падали — затаившись в тени, лучники дружин спокойно снимали одного за другим урманских стрелков. А у ворот детинца, накрываясь щитами, люди сваливали колья, бревна и дранку разобранных клетей и заборов, складывая костер. Точно такие же груды росли вдоль стен.

Добыли огня, и в светлеющее небо взвились обмотанные паклей подожженные стрелы. Они падали на стены детинца, перелетали во двор и втыкались в крыши. Викинги бросились тушить их. Многие огни погасли сами собой, не найдя пищи, другие затушили, но их было слишком много, и там, где стрела находила дорогу в застреху, огонь оставался жив и медленно начинал разгораться. Дымки поднимались уже и от стен, и ворот…

Конунг Готфрид взирал на подворье с крыльца. Он водил своих викингов в вылазки из ворот, но был вынужден отступить. Эти русы сражаются отчаянно! И их гораздо больше числом! Зря он отпустил вчера три драккара — их хирды могли бы пригодиться сейчас!

Двое ярлов, дальние родичи, стояли подле. Они ждали приказов.

По ступеням взбежал кормчий:

— Мой конунг! Они подожгли нас с трех сторон! Горят стены, и на задах замечен дым!

Налетевший порыв ветра донес запах пожара. Вспомнилось, что осень стояла необыкновенно сухая — уже больше месяца как с неба не упало ни капли влаги. За первым порывом ветра налетел второй, третий…

— Они хотят выкурить нас отсюда, как крыс из норы? — процедил Готфрид. — Что ж, если они считают нас крысами, покажем им, как мы умеем кусаться!

Викинги не стали ждать, пока начавшийся с нескольких сторон пожар проломит стены и откроет путь ладожанам. Выстроившись в боевой порядок, они сами, отворив загорающиеся ворота и разметав завал, вышли на бой…

Уже не первый день пробирались мы по глухим лесам, где, казалось, не ступала нога человека. Порой приходилось спешиваться и вести лошадей в поводу. Подходящие тропинки попадались так редко, что по каждой мы шли до самого конца. Но всякий раз дорожки таяли, исчезая либо в густой траве поляны, либо на болоте, а то и выскочив к берегу реки. В этом случае приходилось двигаться наугад.

В эти края тоже пришла наконец осень — не такая, как у меня на родине, а светлая, золотистая, с высоким ярко-синим небом и редкими дождями. Иногда в вершинах свистел и завывал ветер, но нам, у подножия дубов и сосен, можно было не бояться непогоды.

Мы уже привыкли, что вокруг нет признаков человечьего жилья, когда вдруг нежданно-негаданно наткнулись на довольно широкую тропу. По ней мы могли ехать рядом, стремя в стремя. На утоптанной земле виднелись следы неподкованных копыт, ведущие все в одну сторону.

Спешившись, Ворон некоторое время изучал следы. Когда он оглянулся на меня, лицо его посерело.

— Дикари, — выдохнул он. — Если мы пойдем в ту сторону, — он указал по ходу следов, — нам конец!.. Я слышал много историй о Лесных Всадниках, и никто не мог сказать о них ни одного доброго слова. Они безжалостны и уничтожают чужаков на месте… Если Судьи захотят натравить их на нас, мы погибли!

— Тогда поехали отсюда, — поторопил его я.

Ворон еще немного постоял, пригнувшись и чутко ловя звуки леса. Но все было тихо, и он взлетел в седло. Повернув коней, мы как можно быстрее поехали в противоположную сторону.

Но у нас не хватило смелости свернуть с долгожданной дороги. Она была такая удобная, такая торная! Кроме того, она могла вести к поселению, на которое Лесные Всадники только что совершили набег. Эти люди наверняка настроены враждебно к кочевникам, которые небольшими ордами бродят по лесам и нападают на всех, убивая мужчин, а женщин забирая в рабство. Среди них мы можем остаться, продав наши мечи в обмен на приют.

Лошадям передалось наше возбуждение. С рыси они перешли на скок и незаметно для нас пролетели развилку.

— Ворон! — крикнул я на скаку. — Там был перекресток!

— Тем лучше! — отозвался он. — Значит, здесь много людей, что нам и надо!

Мы уже не скакали — летели, удивляясь, что до сих пор не наткнулись на признаки человечьего жилья. Дорога раз или два выходила на прогалины и небольшие поляны, однажды даже взлетела на курган посреди деревьев. На нем мне померещилось нечто похожее на заросший травой крепостной вал. Но кони уже разогнались. Они птицами перелетели остатки старой постройки — если это была она — и снова нырнули в океан зарослей.

Более молодой и легкий конь Ворона вырвался вперед, и мой спутник первым заметил вставшую на пути преграду. Внезапно он осадил коня так стремительно, что я налетел на него. Лошади еле удержались на ногах — нам стоило большого труда разнять их.

— О нет! — воскликнул мой наставник. — Только не это!.. Мы пропали!

Я взглянул. Впереди дорога раздваивалась снова, двумя узкими тропинками огибая большой валун, на котором были выбиты какие-то письмена. Только две руны были мне смутно знакомы — «человек» и «конь», их сочетание обозначало как раз «всадник». Остальные знаки были похожи на наши, северные, но отличались так, что я терялся в догадках. Но Ворон прекрасно понимал, что они означают.