встретим ли защиту или тоже коммуниста. Попросили видеть начальника, нас послали к областному. Как вошли, сразу поняли, что этот из приличных людей, как-нибудь спасшихся, и ободрились. рассказали весь инциденть. Он дал распоряжение немедленно отправить двух милиционеров и привести учителя под конвоем, а нас просил все о нем рассказать подробно. «Этого хулигана я давно добиваюсь». Его привели. Держал он себя непринужденно, нахально, и, обратившись к начальнику и собравшимся служащим милиции, начал речь: «Товарищ начальник, я того мнения, что этих негодяев дворян-помещиков давно надо бы всех поуничтожать, и ошибка властей в том, что с ними слишком мягко обращаются». Еще что-то пытался сказать, думая, что производит сильное впечатление своей ученостью, когда начальник спросил: «Ты кончил, Шеменев? Так вот что, если ты хоть одним словом позволишь себе не только грубость, но и невежество с этим людям, то я с тобой расправлюсь и посажу в тюрьму. Слышишь?» А нам сказал: ; Идите спокойно домой, он вас больше не гронет». Надо было видеть всю подленькую, изменившуюся фигуру ошеломленного учителя. Мы домой не пошли, соседка, где была Ниночка, уступила нам переднюю в своей квартире, перенесла к себе наши вещи. Об этом случае стало известно всему городу. Все знали этого зверя, особенно родители детей, учившихся в школе, и нам предложили очень близко от мельницы комнату у очень хороших крестьян. Мы благодарили Бога за то, что благополучно избегли чего-нибудь худшего от учителя, и за то, что мирно и дружески стали жить с новыми хозяевами. Ниночка повеселела и успокоилась. Прожили мы у них больше году. У них тоже было несчастье, старшему сыну, ставшему самовольно «пионером», было 10 лет. Они его боялись. В то время везде в школах, в газетах и даже на стенах были объявления, что дети, предавшие своих отца и мать за контрреволюционное мнение, за иконы в доме и даже сообщившие, что у родителей спрятаны какие-нибудь вещи или продукты, получат новый костюм и безплатную поездку в Крым на полное содержание. Только завидят, что этот мальчишка идет, как друг другу быстро говорять: «Ваня идет, Ваня идетъ—молчите». А он ко всему прислушивается и за малейшее замечание грозит предать. Вот какое воспитание давали детям. Конечно, не все поголовно были такими, редко, но все же бывали и не испорченные большевистким воспитанием. В газетах на последней странице всегда бывал список детей-героев, например: «Николай Смирнов, ученик такого-то класса, за предательство родителей награждается тем-то и тем-то и вносится в список детской героики, а отец его за укрытие трех мешков муки ссылается в Сибирь».

По службе у Андрюши на мельнице тоже нелегко было. Директором бьл назначен коммунист из Союза безбожников, тип очень похожий на учителя, у которого мы жили. Узнав, что Андрюша выслан за религию, он его сразу возненавидел и старался причинять всякие обиды и неприятности, вплоть до того, что не выдавал полагающихся продуктов, а в то время становилось все труднее и труднее с едой. Сижу я один раз на крылечке с Ниночкой и поджидаем возвращения Андрюши с мельницы. Он запаздывает, у меня предчувствие чего-то недобраго. Видим, едет телега и на ней кто-то лежит, подъезжает, как трудно писать и переживать снова, но пусть узнают все, кто не знает или не верит, благодаря лживой пропаганде о «советском рае», истину о том, как страдал этот ни в чем не повинный мой бедный сын; таких были миллионы и это не преувеличено. В конституции Сталина на весь мир извещалось, что дети за родителей не ответственны, ни в рождении в высшем сословии, ни в делах их. В момент революции Андрюше было три года, а Пете восемь. На телеге лежит Андрюша, глаза закрыты и как бы в крови, язык распухший, вышедший наружу, брюки на коленях, как прожженные, и на правом колене маленькая, а на левомъ—во все колено, круглая рана. Сказать, конечно, ничего не можеть, лежит спокойно, без стонов. Ничего не понимая, в полном отчаянии я села к нему и повезла в больницу. Побежала к врачу. Люди дожидавшиеся, видя состояние привезенного больного, стали кричать: «В очередь, в очередь, нечего тут вперед идти, очереди дожидайся!» Я никого не послушалась и вбежала в первый же кабинет, прося придти к подводе. Пошла женщина врач, посмотрела и побежала за другими врачами. Его подняли и помогли идти. Собрались все и говорят, он сожжен и отравлен какой-то щелочью. По осмотре сказали мне, что глаза вряд ли можно вылечить, что он видеть не будет. Но Господь Милосердный не дал ему еще этого испытания, и уже через месяц глаза видели так же хорошо, как и прежде; язык втянулся, он мог есть, но на левом колене осталась навсегда глубокая круглая ямка, шрам почти во все колено. В большевистской России, как во времена Египетских казней, появился совсем особый, невиданный еще вид паразитов на хлебных, уже собранных в амбары злаках и на муке. Конечно, об этом тщательно скрывается от мира, и недостаток зерна, и вследствие этого голод объясняется засухой и неурожаем, но это опять ложь, все та же ложь. Называется этот паразит «хлебным клещем», он стекловиден, распространяется молниеносно, и при известном проценте его в зерне или в муке они не могут быть употребляемы в пищу человеку, а идут только в навоз или свиньям. Говорят, что при абсолютном зрении видно клеща без микроскопа, зерно еле заметно как бы дышить, колыхаясь, но не могу этого утверждать. При первом обнаружении клеща амбары опрыскиваются раствором каустической соды. Как было и в данном случае, опрыскивателю надевают непромокаемую одежду, кожаные перчатки и противогазовую маску. Ничего того не оказалось. Никто из рабочих не соглашался. Призывает директор Андрюшу, хотя его как лаборанта это вовсе не касалось. и приказывает идти опрыскивать зараженный клещем амбар. Ссыльный ослушаться не мог. О результате я написала. Прожженные колени были от стекающих капель, глаза и язык от вдыхания. Поправился и пошел опять на работу. Месяца через два приходит домой совсем расстроенный и растерянный и рассказывает: «Прихожу утром на мельницу, у вороть встречает меня старый крупчатник, много лет испытанный мошенник, кланяется и говорит: «Здравствуй, товарищ заведующий!» Я прошел мимо, приняв эти слова за обычную насмешку. Иду дальше, рабочие обращаются с теми же словами, тогда я спрашиваю одного из них: «Что это вы и за что сговорились сегодня надо мной издеваться?» —«Как издеваться? Да ведь ты приказом из управления в Алма-Ате назначен заведующим лабораторией». Я и тут не поверил, меня, ссыльнаго, 19-ти