– Господи Иисусе, Фран, ты должна сообщить об этом полиции, – сказал он, складывая «Стэндард».

Я помолчала, хотя меня так и подмывало рассказать Филу все. О своем романе с Мартином, о той ночи, когда я сидела здесь и следила за домом, о том, как несколько часов спустя оказалась у себя, пьяная, вся в крови, уязвленная до глубины души тем, что мой любовник проводит время со своей женой.

Но при этом я прекрасно понимала, что нужна Мартину на свободе, чтобы помогать ему отстаивать свои интересы. Мне нельзя оказаться связанной по рукам и ногам полицейским расследованием, которое могло запросто закончиться выдвинутым против меня обвинением.

– Я знаю и согласна с тобой, – простодушно отозвалась я, слыша, как гулко стучит сердце у меня в груди.

Паника возвращалась. Я-то надеялась, что Фил хотя бы попытается свести дело к шутке, разрядить атмосферу. Например, скажет, что на фотороботе изображен гермафродит или что мне следует подать на полицейского художника в суд. Но он выглядел чрезвычайно серьезным, и это нервировало меня.

– Хочешь, я пойду с тобой? – предложил он, когда я схватила портфель, собираясь уходить.

– Не говори глупостей, – улыбнулась я, понимая, что сейчас мне ничего не остается, кроме как изображать веселость и легкомыслие. – Я заскочу в участок по пути домой. Не хочу, чтобы полиция считала, будто у них появилась настоящая зацепка, тогда как на самом деле трудоголик-барристер всего лишь решил оказать своему клиенту дополнительную услугу.

Мне пришлось позвонить Тому Брискоу, чтобы взять у него номер мобильного телефона Мэттью Кларксона. Правда, мой звонок тут же перевелся на голосовую почту, но, когда я перезвонила его секретарю через коммутатор фирмы, мне понадобилось меньше минуты, чтобы выяснить: офицеры, расследующие исчезновение Донны Джой, работают в полицейском участке Пимлико.

Тот факт, что дело передали из одного участка в другой, не ускользнул от моего внимания. Еще несколько минут я потратила на то, чтобы найти в Интернете имя и номер телефона офицера, с которым мне предложили связаться, и именно тогда я сообразила, что делом Донны занимаются не полисмены из Кенсингтона или Челси, а детективы из отдела по расследованию убийств, случившихся на всей территории Лондона. Я знала об этих ребятах достаточно, чтобы понимать: они специализируются на убийствах, покушениях на убийство и исчезновениях людей, когда существует высокая вероятность, что их обнаружат мертвыми. Я понятия не имела, почему они отнеслись к исчезновению Донны со всей серьезностью, но намеревалась выяснить это.

Инспектор сыскной полиции Дойл, к которому мне порекомендовали обратиться, служил в полицейском участке Белгравии на Букингем-Пэлэс-роуд, и мне поневоле пришла в голову мысль о том, что Донне это очень понравилось бы. Это вам не отделение полиции где-нибудь на окраине Лондона, в Илинге или Баркинге. Даже ее исчезновение расследовали в самом королевском районе города с почтовым индексом SW1.

Здание, впрочем, оказалось ничем не примечательным, выстроенным из коричневого кирпича в брутальном стиле семидесятых годов прошлого века.

Я медленно выдохнула, вытерла вспотевшие ладони о пальто и назвала свое имя у стойки дежурного. Все стулья были заняты, и я попыталась отвлечься, угадывая, что привело сюда этих людей. Разъяренный мужчина в костюме, скорее всего, пришел заявить о том, что у него угнали «Порше»; взволнованный пенсионер наверняка собирался сообщить о нарушении общественного порядка, но вот что здесь делает женщина с татуировкой на лице, качающая коляску и одновременно орущая в мобильный телефон, я представить себе не могла. Впрочем, я пробыла в приемной недостаточно долго, чтобы всерьез озаботиться ее предысторией.

Скорее всего, из офиса Кларксона позвонили сюда и предупредили о моем появлении, потому что уже через пару минут женщина-полицейский в форме пригласила меня следовать за собой и повела по лабиринту коридоров. Она хранила молчание, ни словом не намекнув, что меня ожидает, а я сама была слишком занята тем, что репетировала свои показания, чтобы пытаться завязать с ней разговор.

Открыв дверь в допросную, она поинтересовалась, не желаю ли я чаю, и удалилась, вернувшись через минуту с пластиковой чашкой, в которой колыхалась подозрительного вида жидкость. После того как она ушла вновь, я благодарностью сделала глоток и принялась ждать, взвинченная и напряженная. Потянувшись было за телефоном, чтобы проверить его, я вдруг спохватилась и удержала руку – у меня возникло такое чувство, будто за моим поведением в этом стерильном и замкнутом пространстве наблюдают, а потому я постаралась сохранить хотя бы видимость спокойствия.

Прошло еще несколько минут, прежде чем дверь отворилась вновь и в комнату ворвался порыв свежего воздуха, чему я была только рада.

Темноволосый мужчина в костюме, оказавшийся моложе, чем я ожидала, – лет тридцати с небольшим, – с несомненным брюшком, нависающим над ремнем, протянул мне руку.

– Роб Коллинз, – представился он, ставя на стол кружку с явно более приемлемым напитком. – Я – один из сержантов сыскной полиции, которые работают с инспектором Дойлом. Благодарю вас за то, что пришли к нам.

Трудно сказать, была ли я разочарована или же испытала облегчение оттого, что меня принял не старший офицер, но внутренний голос подсказал мне, что пора облегчить душу и убираться отсюда подобру-поздорову.

– Вы – коллега Мэттью Кларксона, – сказал он, и его слова прозвучали скорее как утверждение, чем как вопрос.

– Нет, – ответила я, качая головой. – Я – адвокат Мартина Джоя. Один из них, по крайней мере.

– А сколько их ему нужно? – спросил Коллинз, одарив меня слабой улыбкой, которую я восприняла как проявление солидарности, придавшее мне уверенности, хотя я распознала в нем и оскорбление богатого банкира, которого они допрашивали.

– Итак, что привело вас сюда? – поинтересовался он наконец, и я поняла, что настало мое время выходить под свет софитов.

Я уже неоднократно испытывала это состояние – страх сцены, натянутые нервы и боязнь потерпеть неудачу – перед началом выступления в суде. Я испытывала его каждый раз, если быть совсем уж откровенной. Я вовсе не была прирожденным лицедеем; даже обретя достаточное знание законодательства и уверенность в своей правоте, я все равно чувствовала страх, сомнения и дрожь неприкрытого ужаса.

Рука моя лежала на колене, и, несмотря на то что я была в брюках, даже сквозь ткань я кожей ощущала, что ладони у меня вспотели.

– Фоторобот, опубликованный сегодня в «Ивнинг стэндард», – заявила я настолько хладнокровно, насколько смогла. – Полиция хотела побеседовать с женщиной, которую видели на прошлой неделе у студии Донны Джой.

– Правильно, – оживился Роб Коллинз.

– Это была я, – сообщила я ему, пытаясь выбрать правильный тон: с одной стороны, небрежно-беззаботный, а с другой – свидетельствующий о понимании всей серьезности ситуации.

– Вы?

Сделав глоток кофе, он раскрыл блокнот формата А4, который принес с собой.