Через полтора часа мне пришлось буквально подскочить на месте, когда вдруг, совершенно неожиданно, из проёма показалось бронзового окраса чудовище, рыкнуло и вновь скрылось во мраке. Я замер в ожидании чего-то страшного; несмотря на то, что лампа пока ещё светила, хотя уже и заметно слабее, я понимал, что скоро начнётся…

– Пора! – многозначительно и не без тревоги в голосе отрезал Гоша.

– Что пора? – машинально откликнулся я, совершенно не представляя, чего Гоша хочет сделать.

– Пора им туда гранату запихать. Потом будем «лупить» их из пулемёта. Сядем прямо напротив проёма. Пойдём! – Гоша жестом руки подозвал меня, чтобы я помог ему спустить пулемёт по лестнице вниз.

До чего же мне было страшно спускаться в прихожую, понимая, что в двух метрах от нас находятся около двух десятков афганцев, отпугиваемых одной лишь ультрафиолетовой лампой! Спускаясь по лестнице, я не мог отвести глаз от мертвецки чёрного проёма, ведущего в малую комнату, всматривался, не наблюдает ли за нами какая бестия. Но кроме черноты, я не видел никаких признаков шевеления. Очевидно, мертвецы сгрудились несколько подальше, поглубже в комнате, чтобы лучи ультрафиолета до них не доставали вовсе. И только лишь пару раз за тянущиеся бесконечно долго прошлый вечер и нынешнюю ночь, судя по всему, самые голодные и тупые твари отваживались появиться в проёме и даже немного выглянуть из него. Но, получив свою порцию непереносимого их кожным покровом ультрафиолета, мгновенно скрывались за густой чёрной завесой. Наконец, спустивши пулемёт, мы установили его дулом на чёрный проём. Спустили и все ящики с пулемётными лентами. Гоша минут пять что-то там проверял, заправлял ленты в пулемёт, настраивал. Тем временем, почуяв в непосредственной близости запах живых людей, в проёме я начал замечать шевелящиеся силуэты нечисти, которая, порыкивая, приближалась на максимально терпимое для них расстояние к границе мрака и света. Тут я не выдержал, достал из-за пазухи крестик, висевший на тесёмке, и поцеловал его, а про себя прошептал: «Господи, сохрани». Нервы были напряжены до предела. С каждой минутой страх окутывал моё сознание всё больше и больше. Наконец, Гоша закончил приготовления к осаде маленькой комнаты шквальным пулемётным огнём и скомандовал доставать из рюкзака фонарь. По его задумке, мы должны были в самый последний момент выключить лампу; сделать это нужно было мне сразу же после разрыва гранаты. Затем Гоша будет что есть мочи лупить из пулемёта по выжившим афганцам, когда те в отсутствие ультрафиолетового света, скорее всего, начнут ломиться в проём. Так Гоша планировал перебить всех тварей, что в тот момент находились по ту сторону световой «границы», после чего наша задача существенно упростилась бы. По Гошиным прикидкам, «мочить» напирающую нечисть будет куда проще, когда та лезет в окно размером метр на полтора, нежели когда та прёт из дверей, предварительно заполнив всё пространство комнаты. В последнем случае справиться с мертвецами, накопившимися в этаком «буфере» и шквалом напирающих через дверной проём, действительно, было бы очень рискованно, если не сказать смертельно. Я в мгновение ока извлёк фонарь из рюкзака, проверил его на работоспособность. Гоша принял боевую позицию за пулемётом, облокотившись спиной о стену. Я, вооруженный мощным фонарём, по яркости свечения больше напоминавший прожектор (помню, с такими ещё давно, до «Конца», ходили железнодорожники на станциях и полустанках), сел по правую руку от бойца. Из адского жерла напротив нас доносились душераздирающие хрипы, вопли, рыки; по ту сторону светового барьера что-то мелькало, вот-вот норовя вырваться наружу и разодрать двух «букашек», всего в каких-то двух-трёх метрах одним своим присутствием распаляющих в нём те инстинкты, для реализации которых оно и было произведено на свет. Мне почему-то вдруг очень захотелось облить светом зловещий, освещаемый лишь тусклым голубоватым ультрафиолетовым светом дверной проём напротив.

Тёплый свет фонаря, казалось мне, хоть немного подтопит мой животный страх перед чудовищами, кишащими внутри. Я врубил фонарь и посветил в проём…

– Ты чего творишь?! – едва успел выкрикнуть Гоша, как внутри комнаты раздался невероятной силы рёв, напоминающий рёв раненого льва, и из дверного проёма в ту же секунду что-то резко рвануло на нас. Оглушительные выстрелы слева, брызжущая в разные стороны кровь, снова вопль. Всего каких-то пару секунд длилось описываемое, но я инстинктивно успел-таки погасить фонарь. Перед нами буквально в одном метре лежали, подёргиваясь, два изрешечённые насквозь тела. Один афганец ещё хрипел перебитой трахеей, а у второго же уже и головы не было, а только кровавым месивом заканчивалась шея. Дымок лениво поднимался с дула пулемёта, а Гоша уже доставал из кобуры пистолет, которым через ещё пару секунд двумя выстрелами оборвал трахейный хрип первого афганца. Я толком даже и не осознал только что произошедший эпизод, как Гоша уже отчитывал меня:

– Что ты делаешь, а? – не без злости в голосе спрашивал он. – Думать надо! Свет твой их разъяряет, они вообще света никогда не видят, а ты им прожектор этот врубил. И тут уже они волей-неволей и против ультрафиолета полезут, что, собственно, ты сейчас и наблюдал.

Действительно, ярчайший свет срывал все тормоза с этих бестий, и они уже не обращали внимания на светораздел и выбегали на источник этого самого света, даже подвергаясь смертельному для себя ультрафиолетовому излучению. Я кивнул в знак признания своего необдуманного поступка. Слава Богу, всё обошлось. Ну и матёрый же боец Гоша, ничего не скажешь. Тут я вспомнил про Клопа. Вспомнил, что кому-кому, а ему-то уж точно не было равных в военном искусстве из всех тех, с кем мне когда-либо приходилось общаться. Но, увидев молниеносную реакцию Гоши на внезапно возникшую опасность, его мастеровитость в изрешечивании человеческого тела (тела афганцев, как ни крути, – человеческие), и, наблюдая перед ногами двух обезображенных нелюдей, я вновь несколько осмелел и готов был принять бой плечом к плечу с Гошей. Правда, моя роль пока заключалась лишь в освещении целей, перемалывать которые своим пулемётом будет Гоша.

– Готов? – спросил он.

– Вполне! – отозвался я, и большой палец моей правой руки уже поглаживал кнопку включения фонаря.

В голове вихрем пронеслось: «Это моя первая война! Дай Бог выжить, и тогда, пусть она будет и последней. Перебьём «чертей», отыщем Дашу, вернём жизнь на континент. Понеслась!» Тем временем Гоша уже выдёргивал чеку из «лимонки». «Ложись на пол, лицом к стене. Руки за голову, ладони плотно прижми к ушам. До взрыва голову не поднимай ни при каких обстоятельствах. Рот открыт, глаза закрыты!» – скомандовал он, и я чётко выполнил указания. Глаза я закрыл на моменте, когда граната влетала в дверной проём малой комнаты. Потом три бесконечно долгие секунды… Спустя мгновенье – взрыв, хлестнувший по ушам так, словно они и не были закрыты плотно прижатыми ладонями. С потолка на нас крупными «хлопьями» посыпалась штукатурка. Какое-то время лежал неподвижно, уткнувшись носом в пол. Через несколько секунд решился-таки открыть глаза и первым делом рванул к ультрафиолетовому оружию и погасил его, одновременно зажёгши фонарь. Потом поднял-таки глаза чуть выше и посмотрел на результат взрыва. Из проёма валил густой сизый дым, а возле него валялись непонятные окровавленные ошмётки. Пока в ярком свете направленного аккурат во чрево проёма фонарного луча виднелся только дым, и никто оттуда не высовывался. Не было видно и каких бы то ни было шевелений за плотной, но всё же дающей возможность видеть за собой силуэты, дымовой завесой. Обернулся на Гошу. Тот, невероятно напряжённый, сидел, двумя руками схватив ручки пулемёта, и, не отрывая глаз, смотрел на проём. Прошло несколько секунд. Я вполголоса произнёс: «Всех что ли?», имея в виду, не разнесли ли мы к чертям всех находившихся внутри бестий. Но в ту же секунду за уже почти рассеявшейся завесой мы оба увидели какие-то движения. Гоша прижал к губам указательный палец и прошипел: «Т-сс». Мы замерли. Фонарь ярчайшим лучом осветил несколько окровавленных, изорванных тел, поднимающихся с пола. В свете фонаря смотреть на то, что раньше можно было увидеть только в фильмах ужасов, было ещё страшнее, чем просто наблюдать за силуэтами в полумраке. Настоящие живые мертвецы; все в крови от разрыва гранаты, с мутными глазами, с бронзовым оттенком лица вселяли нечеловеческий ужас. Всего на полу валялось порядка десяти тел. Теперь уже их чётко можно было разглядеть в свете фонаря. И почти одновременно несколько из них начали шевелиться, затем неуклюже подниматься сперва на четвереньки, а после и на ноги. Остальные тела нелюдей не подавали никаких признаков жизни. Надо заметить, что мы находились теперь в более выгодном положении по сравнению с тем, что бы было, если бы мы противостояли тварям на открытой местности. Они, обладая невероятно высокими физическими показателями и будучи натренированными (хотя лучше было бы употребить слово «запрограммированными») на то, чтобы уворачиваться от прямого обстрела, были почти неуязвимы. Даже получая такие травмы, после которых не выжил бы ни один человек, они продолжают нападать и рвать в клочья всё живое. Но сейчас они были в не самом выгодном положении. Афганцы были сконцентрированы на каких-то двадцати квадратных метрах, и взрыв гранаты не мог не убить большинство из них. Кому-то оторвало голову, кому-то осколками перебило шею. Таким образом, нам оставалось истребить, казалось, всего нескольких уцелевших мертвецов, после чего задача сводилась бы к удержанию оконного проёма от проникающих оттуда, с улицы, новых тварюг.