Вэлланор сжала маленькие кулачки и снова выругалась так отчаянно, что отец, пожалуй, если бы услышал, — отходил бы ее кожаным ремешком, несмотря на возраст.

Словно отзываясь на ее проклятья, ночь снова вздрогнула. Из темноты, оттуда, где остался граф Ла Тойя, раздался гулкий звук — словно лопнул огромный мыльный пузырь. Земля под ногами принцессы затряслась. Следом из темноты раздался визг, который не мог принадлежать живому существу. Дорога вновь содрогнулась, словно в нее ударил тяжелый молот.

Вэлланор в растерянности оглядела ночной лес. Здесь, на дороге, оставаться опасно. Она твердо это знала — по ней из темноты может прийти что-то ужасное. Живое или нет — не важно. Граф Ла Тойя остался в темноте. Наверно, он сражается с той магией, пытаясь хоть ненадолго ее задержать. Дядя, скорее всего, уже далеко. Его жеребец, обезумев от страха, умчался в ночь, и вряд ли дядя сможет вернуться, чтобы разыскать ее. Она осталась одна, наедине с неведомой опасностью. Что сделала принцесса Изабель, когда ей пришлось бежать из замка от наемных убийц? Спряталась в лесу, окружавшем гору, на которой стоял замок.

Вэлланор облизнула высохшие губы. Какая глупость. Принцесса Изабель — героиня старой легенды, миф, выдумка. Что она знала о настоящей опасности? Чем она поможет ей, Вэлланор Борфейм, которая даже не настоящая принцесса? Советом. Да, верным советом. Нужно спрятаться. Укрыться от ищущих глаз, от противного визга и ночного шепота. Лес? Вэлла с сомнением взглянула на темную стену деревьев, возвышавшуюся над дорогой в двух шагах от обочины. Ночью лес выглядел иначе, чем днем. Никакого намека на зеленые лужайки, залитые солнцем — лишь непроглядная темень и подозрительные силуэты в зарослях кустов.

Дорога мелко затряслась, и Вэлланор вновь оглянулась. Темнота позади нее кипела, исходила пузырями, словно варево в котле горной ведьмы. Прикусив губу, Вэлла сжала кулачки и подошла к кустам, что росли на обочине, заслоняя пеньки вырубленных деревьев. Закутавшись поплотней в свою легкую беличью куртку, она подняла тяжелую холодную ветку и нырнула в самые заросли, туда, куда она еще недавно так мечтала попасть. В настоящий лес.

* * *

Темнота кузнечным молотом ударила Сигмона в грудь и сбила с ног, опрокинула, покатила по земле, как соломенную куклу. Ла Тойя раскинул руки, пытаясь уцепиться за стылую землю, но волна магии дотащила его до обочины и с размаху бросила в заросли лещины. Там граф и завяз, запутавшись в густой сетке ветвей.

От удара мутилось в голове, дыхание перехватило, но Ла Тойя не собирался дожидаться второй атаки. Жадно хватанув морозный воздух ртом, он выкатился из куста на дорогу, подхватил оброненный меч и бросился вперед, туда, где колдун, спрятавшись за стеной тьмы, творил новую волшбу.

Новый удар он почувствовал всем телом: клубок тьмы впереди запульсировал, дорога под ногами дрогнула, и Сигмон тотчас метнулся в сторону. Одним прыжком он перемахнул кусты, обеими ногами ударил в дерево и, оттолкнувшись, взмыл над дорогой.

Темная волна прокатилась под ним, словно океанский прилив, сметая с дороги сор и камни. Его зацепило лишь самым краем, но этого хватило — Сигмона закрутило в воздухе и с размаху хлопнуло о мерзлую дорогу.

Он даже услышал, как треснули ребра и левая рука. Боль острой молнией пронзила все тело, но Ла Тойя откатился в канаву у дороги, не желая подставляться под новый удар. Земля вновь содрогнулась, словно кто-то с размаху забил в нее стальной кол. Сигмон сунул меч в ножны и подпрыгнул — так быстро, что простой человек и не увидел бы ничего, кроме смазанного пятна. Но магия не имела ничего общего с простыми людьми, эта сила, тупая и мощная, как железный молот, пронеслась над дорогой и взрыхлила землю там, где еще миг назад прятался королевский гонец.

Сигмон уцепился за ветку, подтянулся, легко перемахнул на соседнюю и припал к дереву, вцепившись в толстый шершавый ствол, заляпанный подсохшей смолой. Когда магия ударила в землю под деревом, ствол заходил ходуном, едва не сбросив Сигмона вниз. Но он запустил пальцы в дерево, вбил их в кору, как железные крючья, и удержался.

Дерево еще содрогалось, когда он отцепился от ствола и, согнувшись пополам, побежал по ветке — легко и бесшумно, как лесной дух. Добравшись до края, Ла Тойя прыгнул на соседнюю елку, а позади него вздрогнула ель, по которой пришелся второй удар. Она содрогнулась и с треском обрушилась в лес, заставив вздрогнуть землю.

Толстая ветка под ногами прогнулась, но Сигмон подпрыгнул и промчался сквозь сплетение ветвей, хватаясь руками за сучья. Он выскочил из зеленого облака иголок — с исцарапанным лицом, с разодранным ухом и исколотыми руками — за миг до того, как удар магии взлохматил и эту ель, заставив ее крону взорваться зелеными клочьями.

Скорость — только на это сейчас и полагался Сигмон. Его удивительная способность двигаться быстрее человека и даже быстрее зверя не раз выручала. Но Ла Тойя понимал — рано или поздно колдун подловит его на ошибке. Он споткнется или замешкается, и тогда тяжелый удар расплющит его, будто огромный камень черепаху. На это потребуется всего мгновение. Всего лишь один удар сердца, что отделяет жизнь от смерти.

Сигмон прыгнул на соседнее дерево и, перепрыгивая с ветки на ветку, помчался вдоль дороги туда, где за стеной тьмы прятался колдун. Теперь он понял, что допустил ошибку, — нужно было не дожидаться удара, а напасть первым, но сейчас было слишком поздно что-то менять. Можно было только торопиться. Он и торопился — изо всех сил. Колдун не всесилен. Он должен устать. Или допустить ошибку…

Сигмон ожившей молнией пробежался по кронам елок, росших вдоль тракта, и выскочил к стене тьмы точно в тот миг, когда луна вновь выглянула из-за туч.

На дороге, прямо под его ногами, вздымался пузырь тьмы. Огромная сфера, в которой могла поместиться таверна, пульсировала на проезжем тракте, словно черный нарыв. Ее края исчезали в лесу, обволакивая деревья липким туманом, а по мутной поверхности бежали бурые пятна, похожие на гниль.

Чужое колдовство. Совсем непохожее на то, что Сигмон видел раньше. Злое, смертельное, отдававшее могилой и тленом. Даже в безумном Фаомаре, игравшем с темными силами в опасную игру, сохранялись какие-то частицы разума и света. В этом черном шатре не было даже намека на них. Здесь царствовало зло — зло изначальное, не имеющее отношения к людским порокам, зло, существовавшее на свете задолго до того, как первый человек увидел свет солнца. Зло, которое пробудили ради одного — разрушать все, что встретится ему на пути.

Все это Сигмон понял, когда его ноги уже оторвались от длинной ветки и он воспарил над черным куполом, сотканным из зла. Меньше всего на свете ему хотелось окунуться в эту дрянь, но другого выхода не оставалось — зверь решил все за него. Спастись можно было, только ударив первым, и сила, таившаяся внутри Сигмона Ла Тойя, решила нанести этот удар.

Черная поверхность шара вспучилась, пошла пузырями, которые собрались в один блестящий нарыв. Он лопнул с грозным гулом, выплеснув в окружающий мир волну темной силы, но она опоздала — на дереве, где только что виднелся расплывчатый силуэт человека, уже никого не было.