Мы отправились в «Кафе-Рояль», где был заказан столик в старомодном кабинете с обитыми красным плюшем скамеечками вдоль стен, где соблазнительные гологрудые девицы поддерживали потолок и повсюду были угоднические зеркала. Мы ели и пили, как баловни судьбы. Инджестри вел себя наилучшим образом; щекотливую тему он затронул, только когда дело дошло до бренди и сигар:

— Я сегодня днем проходил мимо памятника Ирвингу. Совершенно случайно. Даже не собирался — просто так получилось. Но ваши цветы я видел. И хочу еще раз принести свои извинения за то, что позволил себе снисходительно говорить о вашем старом друге леди Тресайз. Позвольте нам выпить за нее.

— За Миледи, — провозгласил Магнус и осушил свой бокал.

— Почему ее так называли? — спросила Лизл. — Звучит ужасно претенциозно, учитывая, что она была всего лишь женой актера, пусть даже и удостоенного рыцарского звания. Напоминает натужную романтику Дюма. Может, ты просто подшучиваешь над ней? А может, она была в театре культовой фигурой? Мадонна Гримерной? Рассказал бы нам, Магнус.

— Думаю, все вместе взятое. Некоторые считали ее претенциозной, другие полагали окружавшую ее романтическую атмосферу слишком уж натужной; люди всегда подшучивали над ней, и она была культовой фигурой. А еще она отличалась удивительной добротой, мудростью и мужеством, а понять ее было не так-то просто. Я много думал о ней сегодня. Я вам сказал, что был бродячим актером и, приехав в Лондон, выступал у памятника Ирвингу. Там-то я и попал на глаза Холройду, который отвел меня к Миледи. Она решила, что я должен получить работу, и уговорила сэра Джона принять меня, хотя он и был против.

— Магнус, прошу тебя! Прекрати ты напускать на себя эту таинственность. Ты же так или иначе собираешься нам все рассказать. Ты сам этого хочешь, но мало того, ты просто должен все это рассказать. Ну сделай, пожалуйста, мне приятное. — Лизл наизнанку выворачивалась, чтобы быть неотразимой, и я не видел женщины, которой бы это удавалось лучше.

— Сделайте это ради подтекста, — сказал Инджестри, который тоже пытался быть обаятельным, как прощеный нашкодивший мальчишка.

— Хорошо, расскажу. Моя карьера под сенью памятника Ирвинга была совсем недолгой. Бродячие актеры, с которыми я работал, не позволяли мне развернуться, хотя и разрешили завлекать зрителей показом нескольких эффектных карточных трюков. Этому я научился давным-давно, еще при Вилларе, — ты выстреливаешь колодой в воздух, а она возвращается тебе в ладонь ослепительным водопадом. И еще что-то в таком же роде. Обычно это делается с помощью резинового шнурка, который продевают через колоду специальным образом, но теперь я мог выделывать такие штуки с любой колодой. Все дело тут в тренировках и уверенности. Я не называю это фокусами. Это больше похоже на жонглирование. Но люди смотрят — разинув рты.

Как-то раз, через неделю или две после того, как я получил эту жалкую работу за нищенскую плату, я обратил внимание на человека, внимательно наблюдавшего за мной из-за спин зрителей. Он носил длинное пальто, хотя погода для такой одежды была совсем неподходящая, а изо рта у него торчала трубка — словно росла оттуда. Появление этого типа обеспокоило меня, потому что, как вам известно, паспорт мой оставлял желать лучшего. Я решил, что он — полицейский. И вот, закончив свой короткий номер, я поспешил в ближайший переулок. А этот тип — следом. «Эй! — крикнул он. — На пару слов». Отступать было некуда, и я повернулся к нему лицом. «Тебя не интересует работа получше?» — спросил он. Я сказал, что интересует. «А жонглировать ты немного умеешь?» — спросил он. Да, я умел немного жонглировать, хотя жонглером себя и не назвал бы. «А по канату ходить умеешь?» Мне приходилось делать что-то и в этом роде для Дюпара, а потому я мог сказать, что умею. «Тогда приходи завтра к двенадцати часам по этому адресу», — сказал он и протянул мне карточку, на которой было написано его имя — Джеймс Холройд. Тут же он нацарапал маршрут.

Конечно же, на следующий день в двенадцать я был там. Место это оказалось пабом, который назывался «Корона и два носильщика», а когда я спросил, где можно найти мистера Холройда, меня направили наверх в большую комнату, где я увидел несколько человек. Среди них был и Холройд — он кивнул мне, предлагая подождать.

Странная комната. Совсем пустая. Только в одном углу составлены стулья. А еще несколько обломков каких-то колонн, обелисков и постаментов — я знал, что это масонские атрибуты, — свалены у одной стены. Это было одно из обычных в Лондоне помещений под аренду, где встречались члены масонской ложи, устраивали собрания всякие маленькие клубы, а днем — репетировали артисты.

Собравшиеся расположились вокруг человека, который явно был здесь главным. Роста невысокого, но зато какая представительность! Вы бы обратили на него внимание в любой компании. На нем была шляпа, но носил он ее совсем не так, как носят другие. Шляпы носили Виллар и Чарли, но вид у них был жульнический и бесчестный — ну, вы знаете: слишком набекрень. Холройд носил шляпу, котелок, вроде того, что стал потом знаменитым с легкой руки Уинстона Черчилля. Но шляпе Холройда не хватало мужественности, дюймов трех высоты и лоска. Познакомившись с ним поближе, я иногда спрашивал себя — уж не родился ли он в этой шляпе и этом пальто, потому что без них я его практически и не видел. Но на этом невысоком человеке шляпа сидела так, словно в ней было перо. Эта ничем не примечательная дорогая фетровая шляпа имела на нем такой вид, словно была взята из костюмерной, а когда он смотрел из-под полей, возникало ощущение, что он оценивает и ваш театральный костюм. Именно это он и делал. Он взглянул на меня и пробормотал: «Так это и есть твоя находка, э? Вид так себе, хм? Вряд ли он сойдет за вашего покорного слугу, а? Э, Холройд? Хм?»

«Решать, конечно же, вам», — сказал Холройд.

«Тогда я говорю „нет“. Поищи еще. Неужели нет ничего получше, э?»

«А не хотите посмотреть, как он работает?»

«А зачем? Ведь внешность — это все. Хм?»

«Не все, Хозяин. Трюки тоже очень важны. По крайней мере, трюки важны, если ставить так, как вы собираетесь. Да и на канате он умеет работать. А в костюме вид у него будет совсем другой».

«Конечно. Но я думаю, у него ничего не получится. Поищи-ка еще, будь пай-мальчиком».

«Как скажете, Хозяин. Только я бы от этого так не отказывался. Посмотрите, пусть покажет что-нибудь».

Маленький человечек не был расположен попусту тратить на меня время, но я тоже не хотел тратить время попусту. Я выбросил в воздух пару колод — они сделали причудливый пируэт и вернулись ко мне в руки. Потом я повторил тот же самый трюк, но уже вращаясь на носках, и спираль, которую при этом описали карты, казалась почти невозможной. Из угла раздалось несколько хлопков — такие негромкие хлопки могут производить бережливые женские руки в перчатках. Я поклонился на звук хлопков и вот тогда-то в первый раз и увидел Миледи.

В те времена носили непритязательные одежды — предполагалось, что контуры фигуры должны быть простыми. Ничего непритязательного или простого в одежде Миледи не было. Всюду складочки, рюшечки, гофрировочки, меховые заплатки — цветом и материалом все это больше напоминало драпировку, чем одежду. На ней была шляпа, похожая на ведьминскую, но носила она ее с большим шиком — к макушке была прикреплена какая-то штуковина, которая свисала через поля и игриво болталась на одном плече. Лицо ее покрывала (так что и лица-то почти не было видно) косметика — слишком яркая для дневного света. Но казалось, что ни она, ни коротышка для дневного света не были рождены. Тогда я этого не понял, но они всегда выглядели так, словно вот сейчас им нужно подниматься на сцену. Их одежды, манеры, поведение — все кричало о сцене.