Рафал Лемкин. Белосток. 1917

В 1915 году до Волковыска добралась Первая мировая война. В мемуарах – недописанных и к тому же, как я убедился, порой художественно подправленных – Лемкин сообщает, что немцы нанесли ущерб их ферме первый раз в 1915 году, когда явились, а потом в 1918-м, когда отступали, но книги Беллы уцелели. Тем временем сам он, отличный ученик с феноменальными способностями к языкам, перешел в гимназию города Белостока. После окончания войны Волковыск оказался в Польше, и Лемкин, как Лаутерпахт и Леон, сделался гражданином Польши.

Конец Первой мировой войны принес семье Лемкиных горе: в июле 1918 года всемирная эпидемия инфлюэнцы достигла Волковыска, и среди множества ее жертв оказался и младший брат Рафала Самуил.

Примерно в это время, с восемнадцати лет, Лемкин, по его словам, стал размышлять об уничтожении групп как особом преступлении. Первым событием, подтолкнувшим его к этим размышлениям, стало массовое истребление армян летом 1915 года, о чем немало писали в газетах. «Более 1,2 миллиона армян, – так он вспоминал, – убиты лишь за то, что исповедовали христианство»{273}. Генри Моргентау, американский посол в Османской империи, который затем напишет отчет о львовских убийствах 1918 года, описывал резню армян как «величайшее преступление всех времен»{274}. Россия заговорила о «преступлениях против христианства и цивилизации»{275}, и формулировку подхватили французы, слегка ее исправив, чтобы не задеть мусульман: назвали эту резню «преступлением против человечества и цивилизации». «Народ был истреблен, а виновные остались на свободе»{276}, – писал Лемкин. «Самым ужасным» злодеем в этой истории он называл одного из османских министров – Талаат-пашу.

Период после Первой мировой войны мемуары Лемкина почти проскакивают. Мимоходом упоминается учеба во Львове, а из биографических очерков других авторов следует, что сначала Рафал изучал филологию, но никаких подробностей я не отыскал. Тогда я снова обратился к архивам Львова и к моим украинским помощникам Ивану и Игорю. Мы надеялись найти что-то еще, но потерпели неудачу. Неужели история его жизни была вымышленной? Неужели все это Лемкин нафантазировал? Целое лето прошло в поисках, день за днем, пустышка за пустышкой, пока наконец в университетском ежегоднике не попалось упоминание о присуждении ему докторской степени летом 1926 года. Называлось имя научного руководителя, профессора Юлиуша Макаревича, того самого, который преподавал криминальное право Лаутерпахту. Удивительное и даже замечательное совпадение: эти двое, закрепившие в Нюрнбергском процессе и международном праве понятия геноцида и преступлений против человечества, учились у одного преподавателя.

Мы вернулись в городской архив и возобновили поиски. Иван систематически просматривал тома, содержащие информацию о студентах юридического факультета, – утомительная работа. Однажды осенью он подвел меня к столу, заваленному книгами, – тридцать два тома, в каждом сотни страниц.

В поисках Лемкина пришлось пролистать тысячи страниц. Ко многим томам никто не притрагивался десятилетиями, в других обнаруживались следы наших предшественников, клочки бумаги, служившие закладками. Несколько часов интенсивного чтения – и мы добрались до тома 207, списка деканата за академический год 1923–1924{277}. Иван перевернул страницу и радостно вскрикнул, наткнувшись на подпись «Р. Лемкин».

Уверенный росчерк черными чернилами подтверждал: Лемкин учился во Львове. В порыве чувств мы с Иваном обнялись; пожилая дама в розовой блузе улыбнулась нам. Лемкин оставил свою подпись в 1923 году, указав также дату и место рождения (24 июня 1900 года, Безводное), имена родителей (Йосеф и Белла), город их проживания (Волковыск), свой адрес во Львове и перечень курсов, на которые он записался в том учебном году.

Вскоре мы собрали полный комплект бумаг, от поступления в октябре 1921 года до выпуска в 1926-м. Документ от 1924 года (Absolutorium{278}) содержал полный список прослушанных курсов, а экзаменационный протокол (Protokol egzaminu) 1926 года подтверждал, что 20 мая Лемкину была присвоена степень доктора права. В документах обнаружилась и другая информация: аттестат, выданный белостокской гимназией 30 июня 1919 года; свидетельство о поступлении через три месяца на юридический факультет Ягеллонского университета Кракова; поступление на юридический факультет Львова 12 октября 1921 года.

Тем не менее, из биографии Лемкина выпал целый год, с лета 1920-го. Ни в мемуарах, ни где-либо еще он не упоминает о Кракове. Там он изучал историю государства и различные дисциплины, имеющие отношение к польской культуре, но уголовное или международное право не входили в их число. Один польский исследователь высказал предположение, что Лемкин участвовал рядовым в советско-польской войне. Сам Лемкин однажды заявил, что был ранен в 1920 году, когда маршал Пилсудский вышибал большевиков из восточной Польши. Но об этом никаких сведений нет.

Польский историк Марик Корнат сообщил мне, что Лемкина исключили из Краковского университета, когда выяснилось, что представленные им данные о службе в польской армии были неточны (он всего лишь был добровольным помощником военного судьи, а не солдатом). Уличив студента в подтасовке фактов, Краковский университет – «весьма консервативный»{279} по сравнению с либеральным Львовом – решил его исключить.

«Во Львове, – отмечает в мемуарах Лемкин, – я записался на факультет права». Опять-таки, подробностей он не сообщает, но, вооружившись только что найденными университетскими документами, я смог выяснить и какие курсы он посещал, и где жил.