В Латинской Америке, где маленькие страны искали покровительства или Аргентины, или Соединенных Штатов, благотворительность Эвы немало приветствовалась, ее именем называли школы и больницы, группы социальных работников и учителей приезжали в Аргентину изучать ее методы, как правило, в качестве гостей фонда. Показательно, что даже Бразилия – единственный серьезный соперник Аргентины в Южной Америке – посылала сотни молодых людей и девушек, учителей и социальных работников, в Буэнос-Айрес, и фонд принимал их по-королевски. В Европе подарки Эвы принимали без особого энтузиазма. Когда она отправила чек на двести тысяч франков вдове одного француза, погибшего во время автокатастрофы, та вернула деньги, предложив Эве истратить их на аргентинских бедняков. Но когда Папа прислал Эве письмо с благодарностью за продовольственную помощь бедным итальянцам, «Демокрасиа» раздула из этого такую историю, будто Эве пожаловали желанный титул. В Вашингтоне ее непрошеная благотворительность стала головной болью для Общества помощи детям, которое занималось обычным рутинным сбором пожертвований. Они рассчитывали не более чем на пяти-десятидолларовые взносы от каждого из жертвователей и поразились, когда им сообщили, что Фонд Эвы Перон выслал шесть контейнеров одежды для нуждающихся детей Вашингтона. Функционеры общества немного разозлились и хотели отказаться, члены правления грозили уйти в отставку, а местные вкладчики – лишить общество поддержки, если они этого не сделают; но Госдепартамент полагал, что будет более дипломатично принять дар, что они и сделали, под все сопутствующие подобному мероприятию фанфары.

Но Эва никогда не делала пожертвований, не имея определенной цели. Обещая ООН десять миллионов долларов для голодающих детей мира, она, судя по всему, собиралась сама возглавить Южноамериканский распределительный комитет; а когда выяснилось, что вряд ли ей это удастся, сделка не состоялась. Ее декалог прав престарелых, получивший необычайную известность и вошедший в новую конституцию, распространялся по всей Южной Америке и использовался в качестве повозки, к которой цепляли ее имя и доктрину перонизма. Когда в 1951 году в Буэнос-Айресе собралась Общеамериканская конференция по социальной защите, Эва настаивала на использовании в резолюции слова Justicialismo[26], бесформенного лозунга перонистского производства, включающего в себя «социальную справедливость», «экономическую независимость» и «политический суверенитет» – термины сами по себе достаточно неясные. Делегация Соединенных Штатов указывала, что слово не имеет хождения вне Аргентины, но после трехчасовых дебатов из латиноамериканских стран только Уругвай, Чили и Перу осмелились голосовать против желания Эвы, и слово Justicialismo было включено в итоговый документ.

Чтобы оценить степень того влияния, которое приобрела Эва в Южной Америке благодаря фонду, понадобились бы ресурсы Госдепартамента, и остается только предполагать, с какой выгодой Перон использовал это влияние для своих внешнеполитических целей. Но небывалая популярность, которую снискал ей фонд на родине, порой ужасала. Ни одна сфера жизни в Аргентине не была свободна от влияния фонда, и образ Эвы Перон в глазах общества нераздельно связывался с ним. В 1948 году в городе появились плакаты размером с фасад дома с портретом Эвы, обнимающей двух широко улыбающихся детей и подписью:

Это был первый из тысячи подобных призывов. Вся перонистская пресса практически ежедневно печатала рассказы о семьях, оставшихся без крова из-за наводнения и получивших помощь от Фонда Эвы Перон, о рабочем, повредившем руку и приехавшем в город на лечение, о празднике для детей – и все это благодаря милости Эвы Перон.

Аргентинцы всегда любили спорт, и Эва с Пероном постоянно ходили на боксерские турниры и футбольные матчи. Любой спортсмен или команда, выигравшие на каких-либо зарубежных соревнованиях, посылали телеграмму, посвящая свою победу Эве и Перону. Когда аргентинец победил в олимпийском марафоне в Англии, Фонд Эвы Перон подарил ему по возвращении новый, целиком обставленный дом. В 1950 году Фонд Эвы Перон организовал чемпионат национальной футбольной лиги, и на открытии, которое проходило на гигантском стадионе Ривер-Плейт, присутствовали Пероны в окружении министров и провинциальных губернаторов, которые приветствовали с таким энтузиазмом, словно это была принцесса, открывающая рыцарский турнир.

Но сама суть деятельности фонда, пожалуй, становилась ясна на складе, который был выстроен Медицинским центром для больницы, а позже присвоен Эвой. В то время когда в магазинах Буэнос-Айреса продукты стали дорожать, а цена одежды взлетела настолько, что рубашка теперь стоила столько же, сколько пять лет назад стоил целый костюм, сшитый на заказ, на складе Эвы шесть этажей были забиты десятками тысяч курток, платьев, ботинок, свитеров, игрушек, алюминиевой посудой и, кроме всего прочего, книгами. Товары были насколько возможно плотно сложены в кучи, от пола до потолка, между которыми оставались проходы, где с трудом могли разойтись два человека. В середине 1951 года там хранилось сто пятьдесят тысяч пар хороших кожаных ботинок – не alpargatas на веревочной подошве, которые носили все в Аргентине, но прекрасных кожаных ботинок из тех, которые рабочие, если им удавалось приобрести их, носили только по воскресеньям. Там было пятьдесят тысяч мальчиковых рубашек и такое же количество пиджаков, ветровок, рабочих комбинезонов, жилеток и брюк. Здесь были соломенные шляпы для мужчин и набивные платья для женщин всех фасонов; пальто разных фасонов и цветов из превосходного материала; комплекты для новорожденных и наряды для первого причастия, каждый из которых стоил сотню песо – около двадцати долларов в те дни губительного падения национальной валюты. Были трехколесные и двухколесные велосипеды и отличные педальные автомобили; куклы – таким выбором не мог похвастаться ни один магазин города; только в одной куче оказалось двадцать тысяч кукол, а таких куч насчитывалось три или четыре. По странной случайности там обнаружилось и несколько сотен портретов Эвы на каждом этаже, ее головка красовалась на дверных панелях, портреты большего размера помещались на стенах на некотором расстоянии друг от друга и на всех шести гранях японских фонариков, свешивавшихся с потолка. Объяснялось, что все это собрали здесь для того, чтобы рассылать их в бедные дома по всей стране, и что отправка одежды для семьи из четырех человек стоит примерно две тысячи песо, не говоря уже о таких крупных предметах, как набор алюминиевой кухонной посуды, велосипед или швейная машина, которые добавлялись к подарку. Кое-где лежали кипы одежды, готовые к отправке, но не нашлось никаких подтверждений того, что двадцать пять тысяч пар ботинок распределяются здесь каждый месяц.

Один этаж склада целиком занимали книги, и заявление, что здесь пять миллионов книг и что они рассылаются по пять тысяч каждый месяц, казалось не таким уж неправдоподобным. Здесь были школьные учебники и художественная литература, в основном для самого младшего возраста. Несколько произведений детских классиков тонули в море перонистских изданий, из которых мы узнавали, что папа поет за работой на новую Аргентину Перона, что бабушке теперь не приходится брать стирку, как бывало в старые дни свергнутой олигархии, и все это, по утверждению маленькой героини, благодаря Эве и Перону. Интересно заметить, что тогда как подавляющее большинство аргентинских детей, особенно детей рабочих, имели темные волосы, эти маленькие героини оказывались, как правило, блондинками. Эву представляли в образе доброй феи, появляющейся под Рождество с кучей игрушек в руках; иногда на иллюстрациях ее изображали парящей над землей с нимбом вокруг головы, что могло немало смутить малышей, привыкших к изображениям Девы Марии и святых. Одним из любимых сюжетов была история того, как Эва сплотила «людей без пиджаков» ради освобождения Перона в октябре 1945-го.