Название «Му-Му» было так же знакомо ребятишкам Буэнос-Айреса, как «Херши» – нью-йоркским детям, еще малышами они вонзали зубы в ириски «Му-Му», а школьниками тайно протаскивали карамель «Му-Му» в класс. Хозяева кондитерской фабрики «Му-Му» получили предложение безвозмездно отгрузить фонду сто тысяч пакетов конфет. Они ответили, что были бы рады поставить их по себестоимости. Эва заявила, что этого недостаточно. И поскольку они продолжали отказываться, на фабрике появился правительственный инспектор; он заключил, что в цехах царит антисанитария, и доложил, что в карамельном сиропе обнаружил крысиную шерсть. Газета Эвы устроила скандал. Фабрику закрыли, владельцы разорились, а их собственность перешла к Фонду Эвы Перон. Понятно, что остальные фирмы проявили большую склонность к сотрудничеству. «Альпаргатас» – хорошо известную аргентинскую фирму, которая производила домашние туфли на веревочной подошве с парусиновым верхом, которые носило большинство деревенских жителей, – попросили сделать взнос в фонд. Они выслали десять тысяч песо – это около двух тысяч пятисот долларов. Эве сумма показалась смехотворной, и она отправила ее назад. Тогда они выслали сто тысяч песо, и Эва вежливо ответила, что предпочла бы получить пустой бланк чека.

Директора настаивали, чтобы им позволили выплатить фиксированную сумму. Она ответила, что ее устроил бы миллион песо, на что они волей-неволей вынуждены были согласиться.

Бизнес терпел крах не только из-за отказов вносить свою долю в фонд; налагаемые – законно или нет – штрафы почти полностью поступали туда. Тяжба наследников поместья Бемберга тянулась с 1932 года, когда умер старый Бемберг, владевший фирмами в половине стран мира. Семья Бемберг, не желавшая платить даже более разумного налога во времена режимов Ортиса и Кастильо, теперь обнаружила, что обязана уплатить штраф в семьсот пятьдесят миллионов песо. Такой штраф, присуждавшийся за неуплаченный или уплаченный не полностью налог на наследство, по закону передавался министерству образования, но в данном случае Фонд Эвы Перон присвоил эту сумму.

Фонд давал Эве достаточно возможностей лично отомстить олигархам, чьи владения она имела право экспроприировать для нужд своей организации. Поместье Перейры Ираоласа, в двадцать пять тысяч акров, лежащее по дороге из Буэнос-Айреса к модному пляжному местечку Мар дель Плата и настолько же ценное, как и владение вблизи города, было экспроприировано фондом для дома престарелых. Перейре Ираоласу предложили девятнадцать миллионов песо, что в то время в связи с девальвацией песо составляло около двух миллионов долларов – меньше, чем цена одних только великолепных зданий поместья, и лишь десятая часть стоимости парка. И напрасно старая дама, прожившая здесь чуть ли не полвека, просила оставить ей дом хотя бы до ее смерти; Эва не могла позволить такой задержки в осуществлении своего проекта для старых и бедных; и, вероятно, никто, кроме тех, кого она выселяла, не стал бы упрекать ее в бессердечности – так много нуждающихся обретали дом, тогда как бездомным оставался только один. Но говорили, что в поместье поселился брат Эвы, Хуансито Дуарте.

От работников Аргентинской биржи, которые представили фонду полмиллиона долларов, от иностранного посла, давшего тысячу, от профсоюза водителей такси из провинциального городка, которые наскребли пятьдесят, – Эва со всех получала свой доход. И именно через профсоюзы и от самих рабочих поступала большая часть суммы. В Рождество 1950 года железнодорожные рабочие отдали в фонд миллион с четвертью долларов. Когда Эва сделала широкий жест и приказала, чтобы задержанную зарплату выплатили с учетом инфляции, две трети разницы пошли фонду. В 1950 году было провозглашено, что двухдневный заработок из годовой зарплаты каждого рабочего должен идти в фонд; но первый же из подобных поборов вызвал так много протестов среди рабочих, что министр финансов, Серейхо, обещал возвратить деньги. Загадочным образом протесты обернулись заверениями, что никакой возврат неприемлем, и в Секретариате труда и социального обеспечения прошла церемония, на которой Хосе Эспехо, секретарь Генеральной конфедерации трудящихся, уверил Эву, что рабочий класс категорически отказывается от возмещения. Эва милостиво приняла этот широкий жест. «Откровенно говоря, – заявила она, – я ничего другого от вас и не ожидала. Я принимаю ваш вклад с глубокой благодарностью. Но я прошу вас, чтобы на следующий год вы не поступали так, чтобы было ясно, что фонд может делать своими силами». Она ни словом не упомянула о поборе в размерах двухдневной зарплаты и о тех протестах, которые вызвали это требование. Благодарные за то, что они отделались потерей лишь дневного заработка, рабочие аплодировали ей. Подобные контрибуции производились помимо и сверх обычных выплат пенсионного страхования ежегодных процентных вычетов в фонд, которые были бы аналогом медицинской страховки, если право рабочего пользоваться бесплатной медицинской помощью не зависело в этом случае всецело от прихотей Эвы и ее окружения.

По страницам «Демокрасиа», газеты Эвы, можно проследить, какую часть дохода фонда составляли пожертвования рабочих. В один только день в 1951 году профсоюз пекарей пожертвовал 7793.50 песо, союз водителей такси из Санта-Фе – 12 256 песо, персонал Госдепартамента – 52 380.20 песо, а профсоюз работников индустрии минеральных вод – 200 000 песо. Насколько эти пожертвования были добровольными, сказать трудно; купюры в пять и десять песо, хотя и заработанные в поте лица, конечно же отдавались легче, чем чеки; но в одном можно не сомневаться: профсоюз, который не сумел собрать достаточно денег для фонда, не получал никаких льгот для своих членов. Но рабочие и работницы поддерживали Эву Перон не только регулярными отчислениями из зарплаты и вкладами, которые выпрашивали у них их профсоюзы; во время любого маленького празднества в спортивном клубе или общественном объединении, даже если это была субботняя вечеринка для подростков, каждому приходилось заплатить еще несколько пенни; и еще хорошо, если их не просили сброситься на какой-нибудь подарок, который следовало послать Эве в знак признательности.

На бурной сессии в палате депутатов в 1948 году Фонд Эвы Перон получил статус общественной организации. Один из депутатов-радикалов заявил, что этот указ следует пометить, как помечали неисследованные территории на старинных картах: «Опасность! Здесь львы!» – поскольку, в противоречии с законами страны, он предоставляет фонду права общественной организации в сборе средств и свободу частному лицу в их расходовании. В пользу фонда взимались налоги, экспроприировалась или отдавалась в дар земля, например квартал в центре города, принадлежавший университету Буэнос-Айреса. Он имел право использовать для собственных нужд любую государственную благотворительную организацию, существующую на деле или только формально, а деньги из бюджета выделялись ему так, словно это была служба, подконтрольная правительству, – в 1949 году конгресс проголосовал за то, чтобы выделить фонду четырнадцать миллионов долларов; и Эве предоставлялась полная свобода расходовать это, словно свои карманные деньги. Никакая отчетность никогда с нее не спрашивалась; она могла потратить, вложить, пожертвовать или завещать деньги Фонда Эвы Перон как ей заблагорассудится.

Большинство из того, чем, как утверждалось, владела Эва, на деле принадлежало фонду, хотя стоит напомнить несомненный факт: Эва использовала фонд как инструмент в грандиозном замысле собственного возвеличивания. И ее мечты не ограничивались ее собственной страной или Латинской Америкой, она желала покорить весь западный мир. Эва лелеяла надежду прославиться больше, нежели миссис Рузвельт или мадам Чан Кайши; в своей стране она добилась власти большей, чем та, которой обладала любая из этих женщин, и едва ли какая женщина в новейшей истории использовала свое влияние с такой прямотой и жесткостью. На родине она праздновала победу, но ей этого не хватало; она стремилась к мировому признанию и использовала деньги фонда для достижения этой цели. После ее визита в Европу целый поток посылок с едой и одеждой – все очень аккуратно подписанное, как подарки от Эвы и Перона, – хлынул за море; где бы в Южной Америке ни произошло несчастье, где бы ни случился неурожай, землетрясение, туда прибывали самолеты от Фонда Эвы Перон с докторами, медперсоналом, лекарствами и едой.