– Чего это вдруг? – не понял командир.

– Рассуждаешь о каких-то непонятных привилегиях, наводишь тень на плетень, а сам-то ты – что, разве не член партии?

– Так член члену рознь! – резонно возразил командир. – Товарищ Сталин, товарищ Жуков или наш главком товарищ Кузнецов – тоже, поди, коммунисты, а разве нам с тобой дано знать и понять, какие стратегические мысли у них в голове?

– Ну-у-у! Сравнил! Ты – и Кузнецов! – усмехнулся политрук.

– А я и не сравниваю, – пожал плечами командир. – Хотя он тоже, между прочим, когда-то имел такое же, как у меня, звание. Я совсем про другое. Что не всем положено знать то, чего не положено. Фу ты, – в сердцах чертыхнулся командир, – совсем я зарапортовался с этими «положено-наложено».

– А ты, брат, всегда по политической части был слабоват, – критически заметил политрук.

– А я и не скрываю, – пожал плечами командир, – я в одну только часть верю – в материальную. Потому что бить фашиста приходится именно ею. Хотя и словом тоже, – соглашаясь кивком, ответил он на предостерегающий жест политрука. – Шестьдесят три на пятьдесят четыре! – подвел он итог очередному выигрышному ходу и бросил побежденному сопернику: – Давай, расставляй по новой, – и снова отошел к перископу, крутанулся вокруг своей оси, осматривая все триста шестьдесят градусов морской глади. Ничего не видать. Ни подозрительного, ни враждебного – ни-че-го! Все та же пустынная темнота.

Он еще раз чертыхнулся и уже сделал шаг к шашечной доске, когда к нему повернулся гидроакустик с перекошенным лицом и мертвецким голосом, трясущимися губами доложил:

– Море взбесилось, товарищ командир…

– Что?! – командир уставился на главкора, а политрук вскочил из-за столика, разбрасывая по палубе выстроенные на доске шашки.

– «Песня моря»… – только и смог произнести главный корабельный старшина, пытаясь и одновременно страшась стащить с головы плотные наушники.

– Какого там еще черта! – прорычал командир, одним прыжком добрался до перископа и вперил взгляд в горизонт. На море действительно творилось что-то непонятное. Словно глаза глубоководных монстров, то разгорались, то меркли непонятно откуда взявшиеся многочисленные огоньки. Может, это и был тот подозрительный объект, о котором предупреждало командование, но ничего ужасающего, от чего могло бы так панически перекосить лицо гидроакустика, в этом зрелище не было. На всякий случай, согласно полученной накануне инструкции, следовало отправить в штаб флота шифрограмму. Командир отдал команду на всплытие, и тут по корпусу подводной лодки ударило то, что давно услышал обомлевший от страха акустик, – сумасшедший визг разбушевавшегося ада, и корпус субмарины задрожал мелкой рябью.

– Аварийное всплытие! – гаркнул командир, и через минуту лодка, словно деревянная пробка, выпрыгнула на поверхность моря.

Картина на водной глади меж тем резко изменилась, и из странных, но безобидных на вид крохотных ярких точек огоньки превратились в ослепительно яркие пожарища. Из-за отсутствия каких-либо ориентиров казалось, что пламя плещется где-то совсем рядом, за тонкой кромкой черной воды. И еще раздавался оглушительный рев раненого чудовища!

– Раскрой зенки, сволочь! – командир сдернул с главного корабельного старшины наушники и наотмашь ударил его ладонью по лицу, приводя в чувство. – Там немцы в миле отсюда английский караван топят, а ты, гад, про «песни моря» лопочешь! Ты что, ничего не слышал?! – командир яростно брызгал слюной в лицо оторопевшего от такого наскока гидроакустика.

– Никак нет! – ответил тот, потихоньку начиная воспринимать реальность.

– Слушать море! – рявкнул офицер, перекинув свое внимание на штурмана: – Давай мне координаты, хотя бы приблизительные! И срочно! Срочно! – рванул застежку планшета, выхватил клетчатый лист, карандаш и стал быстро составлять текст радиограммы.

– Медуза, Медуза, я – Кашалот, как слышите, прием! – затянул радист, еще не получив текста депеши. – Есть связь, товарищ командир! – бодро доложил кудесник радио, едва только офицер глянул на него.

– Передавай шифровку! – удовлетворенно кивнул командир субмарины и уставился в листок. – «В 4 часа 28 минут в районе квадрата 24–80 наблюдаю надводный пожар более чем на двадцати судах. Шум винтов не прослушивается. Артиллерийский грохот слышен, но разрывов и вспышек не наблюдается. Жду дальнейших приказаний».

– Командир! Ты только глянь! Мать честная! – позвал офицера политрук, который занял место наблюдателя, пока тот отдавал приказания и диктовал радиограмму. – Тут вообще чего-то непонятное происходит! Твои пожары в небо взлетают!

– Че-е-го-о-о? – изумленно воззрился на политработника командир, но тот спокойно уступил ему свое место:

– Сам убедись.

И верно. Неподвижные до сих пор, объятые яркими языками пламени, теперь уже, как оказалось, не союзнические корабли, а черт его знает вообще что, стали огненными стрелами, сначала медленно, а потом все ускоряя и ускоряя бег, отрываться от пожарища, устремляясь прямиком в ночное небо. Никто из членов экипажа раньше ничего подобного не видел и не мог даже предположить, что бы это все могло значить, и только политрук выдвинул свое соображение:

– Может, это наши морские «катюши» испытывают? Может же такое быть, а?

Ответом ему послужил доклад радиста:

– Товарищ командир, из штаба флота получен ответ на нашу радиограмму.

– Читай!

– «В настоящее время ни в указанном вами квадрате, ни в прилегающих – советских и союзнических судов нет. Приказываю: немедленно атаковать цель! Адмирал Кузнецов», – звонким голосом зачитал текст матрос.

– Во дела! – в который раз за последние пять минут недоумевал командир. – Кого атаковать-то? «Катюши»? Или «песню моря»?

– Слышу шум двигателей! – неожиданно выпалил гидроакустик. – Дистанция – двенадцать кабельтовых. Определяю тип, – главный корабельный старшина плотно охватил руками наушники, и в рубке наступила полная тишина, – подводные лодки класса «U-17». Количество – пять единиц.

– Погружение! – рявкнул командир, оказавшись наконец в родной стихии моря.

Еще потрескивая остатками пламени, с шипением уходили под воду последние понтоны, еще воздух, казалось, звенел от пронесшейся звуковой бури, а опытный слух командира флагманской немецкой субмарины уловил нарастающий знакомый гул авиационных моторов. В наступающей тишине он с каждой секундой все отчетливее и отчетливее слышался с востока.

Сторожевые корабли охранения, получив, очевидно, после выполнения задания – успешного конвоирования каравана к месту пуска – другой приказ, дружно вспенили винтами воду и безмолвной тенью, не включая бортовых и навигационных огней, полным ходом стали ретироваться с места недавнего старта, оставляя беззащитные субмарины на произвол судьбы.

Отбиваться самостоятельно от наскоков вражеской авиации, не приспособленные для ведения боя с воздушным противником, подводные лодки не могли, следовать за сторожевиками в надводном положении субмаринам не позволяла существенная разница в скорости, а потому лишенные всякой охраны, болтающиеся на поверхности моря стальные хищники должны были стать легкой добычей для русских бомбардировщиков и торпедоносцев.