Мару тоже разбирало любопытство, и она искоса разглядывала жителей Кесесе. Раньше не придавала значения всяким гуманитарным миссиям Красного Креста и прочей благотворительности. Исчезающие леса Амазонки, вымирающие виды животных, голодающие дети Африки… Все это сливалось в безликую массу чего-то нудного и очевидного. Ну да, надо питаться правильно, делать уроки, ложиться спать вовремя и думать о голодающих… Ерунда, от которой мысленно отмахиваешься, пока не столкнешься сам. Прихватит язва желудка – будешь за милую душу уплетать овсянку по утрам. Прошибет мигрень – на следующий же день уляжешься в койку еще до отбоя. Увидишь детей Африки… И что? Что можно сделать¸ чтобы хоть чуть-чуть им помочь?

Путь до машины занял от силы пять минут, но все эти пять минут Мара поняла больше, чем за половину учебного года. И ей вдруг стало стыдно за свои новенькие наушники, – отцовский подарок на рождество, – телефон, планшет и штаны с карманами и заклепками.

Взгляд упал на смешного малыша в длинной безразмерной футболке. Она волочилась за ним по земле, как шлейф привидения, из рукавов торчали ручонки-спички, огромные глазища изучали Мару. Он просто стоял под мелким щекочущим дождиком рядом с такой же ребятней, и глядел. И – что самое странное – улыбался! Он искренне и очень радостно улыбался! Безо всякой на то причины.

У самой машины, большого зеленого фургона, помесь броневика и дома на колесах, Мара остановилась и сняла рюкзак.

– Ты чего? – удивился Нанду.

– Сейчас.

– Да куда ты собралась?

– Подожди, я быстро.

Выгребла из рюкзака и карманов всю наличку и развернулась к домикам.

– Постой, Тамрико, – окликнула ее Дзагликашвили.

– Группа не расходится… – начал Ричард, но Мара уже не слушала.

Она подбежала туда, где сидело больше всего народу. Пихнула купюру женщине с младенцем в перевязи, мальчишке, еще кому-то, и еще, радуясь, что отец велел заранее разменять ей деньги на более мелкие.

– Так будет проще покупать сувениры, – сказал он.

Сувениры? Да ладно, таких картинок она и сама нарисует сто штук.

– Что ты делаешь?! – Ричард и Нанду догнали ее, когда она передавала двадцатку седому беззубому человеку. Толком не разобралась, мужчина это или женщина: волосы были подстрижены слишком коротко, но на линялой рубашке угадывались вышитые цветы.

– Покупаю… Э… Вот это… – Мара указала на огромную зеленую штуковину: вытянутую, как кабачок, но с утолщением на конце и толстой драконьей кожей.

– Это джекфрут, – сказал Ричард. – Но я же просил – торопиться не стоит… И это не лучшее место, чтобы…

– Дайте один, – проигнорировав гида, она с улыбкой протянула продавцу двадцать евро.

Тот принял деньги, широко улыбнулся и указал на плод – мол, берите, на здоровье.

– Ты с ума сошла, – зашипел Нанду ей в ухо. – Ты что, все деньги раздала? А если надо будет что-то купить? Банальной еды?

– Во-первых, худеть никогда не поздно, – кряхтя, она с усилием отодрала покупку от земли, весил волшебный фрукт килограммов пятнадцать. – Во-вторых, этого мне хватит до конца зимы.

– Давай сюда, – снисходительно фыркнул Нанду и отобрал у нее ношу.

Кажется, такой тяжести он не ожидал, потому что на покрасневшем лбу вздулась вена и выступили бисеринки пота, мешаясь с каплями дождя, но мужская гордость оказалась сильнее. Сопя и потея, бразильский рыцарь все же доволок покупку своей дамы до машины.

Ричард, вздохнув и покачав головой, пересчитал туристов по головам, запер дверь машины и велел водителю ехать. Мара села у окна и сделала вид, что не замечает, как все на нее смотрят.

– Ай, Тамрико, – печально сказала миссис Дзагликашвили по-русски. – Ты добрая девочка, но один человек ничего не может исправить.

– Если каждый будет так думать, однажды исправлять будет нечего.

Около получаса они ехали до национального парка королевы Елизаветы. Мара не отрывалась от окна, впитывая пейзажи – редкие придорожные поселения, одинокие раскидистые деревья и коров с необычно длинными рогами. Из-за пасмурной погоды не было ощущения экзотики. Жирафы и бегемоты не ходили толпами вдоль дороги, люди традиционных нарядах не скакали вокруг круглых глиняных хижин с соломенной крышей – хутов. Все казалось отчего-то привычным. Однако Мара не могла отвернуться ни на секунды и глядела, как ползут над горизонтом тяжелые грозовые тучи.

– Парк закрыт для туристов уже несколько месяцев, – сообщил Ричард, когда машина остановилась у большого деревянного щита с названием парка. – И будет закрыт до июля.

– Я читала, – деловито кивнула Брин. – Пишут, что участились атаки браконьеров и бандитов, и правительство в целях безопасности…

– Это информация для прессы, – Ричард вытащил рацию и, послушав шипение, вызвал кого-то, дав отрывистые поручения. – Сейчас нас пропустят. Подготовка к затмению ведется уже давно. Подготовили отличные кемпинги, завезены мобильные кухни, биотуалеты, медицинский фургон… Все по высшему разряду.

– И правительство дало разрешение?! – ахнула Брин.

– А кто, по-твоему, правит Угандой? – Зури усмехнулась, видно, приятно было хоть раз знать что-то лучше знаменитой отличницы. – Это на нашем, кенийском, гербе изображены львы. На самом деле, род львов-перевертышей давно перебрался сюда, они и принимают гостей в Ишаше.

– Знаменитые древолазающие львы? – уточнила исландка, и Мара покосилась на подругу.

Только Брин могла употребить эти три слова рядом. Нет, ну ладно знаменитые львы – кто же не знает львов. Но древолазающие? Серьезно? Кто-то слышал про древолазающих львов?

– Да, они, – вмешался Ричард, задетый, что кто-то другой взял на себя роль рассказчика. – В мире солнцерожденных вождь Очинг, конечно, главный. Он возглавляет африканский совет племен-перевертышей. Но в правительстве Уганды уже очень давно – более пятидесяти лет – руководящие посты занимают люди из кланов антилопы коб и венценосного журавля.

– То есть ваша жена… – догадалась Мара.

– Именно, – с гордостью кивнул Ричард. – Ее дед помог добиться независимости. И поэтому его род увековечен на нашем гербе. Как и знак солнца.

Мара, которая в Линдхольме пропускала мимо ушей поучительную болтовню Брин про климат, население, вероисповедание и денежную единицу Уганды, теперь украдкой вытащила из кармана маленькую книжечку-путеводитель. И обомлела: действительно на гербе Уганды с двух сторон от щита стояли антилопа и журавль, а на самом щите, на черном фоне гордо стояло изображение солнца. Точь-в-точь, как в Линхольме или на значках Верховного Совета. Вот так, открыто! На гербе целой страны! Ничего себе скрытность! И что, никто в мировом сообществе ничего не заподозрил?

– Мы считаем, что гласность – лучший способ оставаться в тени, – улыбнулся Ричард, заметив замешательство Мары. – Подозрения возникают, когда люди ведут себя скрытно. Солнце – наша жизнь, и мы гордимся этим.