– И откуда такая осведомлённость? – поднимаю я брови, крепче сжимая в пальцах клатч.

Никлаус снова вздыхает, вставляет в зубы сигарету и поднимается на ноги, чтобы через пару секунд замереть рядом и обхватить пальцами мою кисть. Он держит мой взгляд, пока вырывает из моих пальцев мою же сумочку. А когда справляется возвращается к окну.

– Просто предположил и оказался прав, – хмыкает он, вынимая из «глубоких» недр клатча металлическую зажигалку с гравировкой орла.

Я закатываю глаза и подхожу к подоконнику с другого края. Никлаус прикуривает и с характерным звуком отправляет клатч по пластику в мою сторону.

– Зажигалку, пожалуй, оставлю себе, – хмыкает он, пряча её в нагрудном кармане пиджака. – Как тебе танец с великолепным Оливером?

Я протягиваю к нему руку и спрашиваю:

– Можно?

– Хочешь покурить? – удивляется он.

– Хочу понять, ради чего ты воруешь чужие зажигалки, которые что-то значат для их хозяев.

Никлаус со смешком выдыхает дым и, пожав плечами, передаёт мне сигарету.

Каюсь, пару секунд я раздумываю над тем, чтобы действительно сделать затяжку, но как только обоняния касается едкий дым, мысленно возвращая меня на мамину напрочь прокуренную кухню, где можно было вешать топор прямо в воздухе, я исполняю задуманное – выбрасываю сигарету в приоткрытое окно.

– Ты опять? – устало интересуется Ник.

– Не кури, пожалуйста. Хотя бы, пока тут я.

– Кстати, – усаживается он на подоконник лицом ко мне. – Почему ты тут?

– Если бы я знала, – вздыхаю я, наблюдая, как за окном листья одинокого дуба треплет ветер, а затем смотрю на Ника: – Куда интереснее знать, почему здесь ты, Макензи.

Никлаус лукаво щурится, вновь поднимается с места и подходит ко мне:

– Не мог позволить тебе довольствоваться лишь танцем с Гроссом.

У меня перехватывает дыхание, когда он, не отрывая от меня взгляда, скользит ладонью по моей талии и резко притягивает к своему телу, отчего я шумно выдыхаю. Никлаус улыбается, пальцами свободной руки заправляя прядь волос мне за ухо.

– Мы будем танцевать здесь? – слегка дрожит мой голос. – Без музыки?

– А как, по-твоему, танцуют глухие? – спрашивает он, обхватывая мою руку и укладывая ладонь на свою грудь под пиджаком. Там стучит пересаженное сердце. – Им достаточно ритма.

Я нервно усмехаюсь, чувствуя, как кожа покрывается острыми мурашками, а в следующий миг Никлаус отрывает мои ноги в туфлях на высоком каблуке от пола и несколько раз кружит меня в воздухе, вынуждая меня обхватить его шею руками и зажмуриться от страха. Когда он отпускает меня обратно, мы оказываемся на другой стороне коридора, у стены напротив окна. Теперь уже его ладонь ложится над моим сердцем, против чего я, кажется, должна возмутиться.

– Нет, чечётку я танцевать не умею, Ан-ни. Твой ритм нам не подходит.

– Значит, буду довольствоваться лишь танцем с Оливером, – ворчу я, убирая его руку от себя.

Никлаус усмехается, но тут же перекладывает ладонь мне на скулу, а взгляд опускается в район моих губ. В темноте коридора, разбавленной лишь светом луны из окна, его глаза кажутся чернее беззвёздной ночи. У меня вновь перехватывает дыхание.

Его большой палец касается моего шрама над губой, а сам он замечает тихо:

– Давно хотел…

Он не договаривает, потому что мы оба вздрагиваем от голоса Оливера, я сильнее, чем Ник, и смотрим в его сторону:

– Как интересно.

– Гросс, – усмехается Никлаус, отпуская меня. – Мы с Ан-ни разговариваем.

Кажется, примерно так ответил ему Оливер тогда, в комнате Молли. И мне это не нравится.

– Занимательные у вас разговоры, – бросает Оливер, отталкиваясь плечом от стены, у которой стоял. – Ничего не скажешь.

– Не занимательнее ваших.

– Ник, – предупреждаю я. – Оливер.

Никлаус даже взгляда на меня не бросает и отходит к окну, чтобы достать из пачки очередную сигарету, Оливер же останавливается напротив и молча смотрит на меня.

Мне становится не по себе.

– Оливер… – начинаю я, но он, сморщившись, отворачивается в сторону, словно звуком его имени из моих уст я влепила ему пощёчину.

– Мне надоела эта неопределённость, – зло бросает он следом. – Надоело выворачивать перед тобой душу и знать, что потом ты побежишь к нему, чтобы зажиматься в тёмном уголке.

– Оливер… – произношу я уже возмущённо, пока Никлаус тихо смеётся. Что тоже злит, кстати говоря.

– Ты должна выбрать, милая русская, – говорит Ол с долей печали, мольбы и нетерпения. – Общаться, и с ним, и со мной, не выйдет. Я не могу себе позволить репутацию осла, чья девчонка бегает к другому.

– Но я не твоя…

– Знаю! – повышает он голос. – Поэтому и пора определиться!

– В это-то и есть твоя вечная ошибка, – хмыкает Никлаус. – Ты никогда не умел быть терпеливым.

Я теряюсь.

– Она мне нравится, тупой ты кретин! – рычит на брата Оливер.

– Мне тоже, – жмёт тот плечами, выпуская дым изо рта. – И намного больше той репутации, о которой так паришься ты.

– Но не больше победы в споре из-за неё, верно? А мне на него давно плевать!

– Сделаю вид, что поверил, – делает новую затяжку Никлаус.

– Прекратите, – говорю я сухо. – Хватит споров, ревности и наговоров друг на друга. Неужели, так трудно быть честными?

– А тебе, Новенькая? – усмехается Никлаус, выбрасывая окурок за окно.

Я снова теряюсь, а Оливер в это время делает шаг ближе ко мне:

– Так продолжаться не может, Ани. Именно поэтому я дам тебе время подумать, вспомнить всё, что было, и выбрать. До завтрашнего вечера. Родители с Молли уезжают в пляжный домик, а я устраиваю вечеринку. Я приглашаю тебя на неё. Если ты придёшь, значит, ты выбрала меня. Нет… Значит, наше общение прекратится. Всякое общение. Ты всё слышал, Никлаус?

У меня сжимается сердце. Мне больно думать о том, что я больше не увижу его широкую улыбку и паутинку морщинок у глаз из-за неё. Оливер стал мне дорог, я уже говорила… Но и девушкой его я быть не могу.

– Но Оливер…

– Недостаточно честно? – сужает он глаза, отчего мне мгновенно становится стыдно. – Вот и отлично.

Я бросаю взгляд на Ника, он насмешливо смотрит в ответ. Снова гляжу на Оливера, он выглядит рассерженным и подавленным одновременно.

Психую, кричу «да пошли вы оба!» и срываюсь с места с целью вернуться на чёртов Осенний бал, который ждала с таким нетерпением, и, похоже, зря.

«Вечеринка начнётся в девять, но ты можешь прийти в любое время. В любое. Я буду тебя очень ждать, милая русская. Очень.»