В пару к этому тревожному открытию возникла еще одна работа, опубликованная в одном малоизвестном израильском медицинском журнале[166]. Вопрос, поставленный в исследовании, касался того, не слишком ли поспешно и без учета специфических обстоятельств пациента прописывают лекарства врачи, увязшие в косном мышлении. В частности, врач на автопилоте способен не обратить должного внимания на взаимодействия новых лекарств с многочисленными другими, которые пациент уже принимает.

Для того, чтобы оценить, насколько распространены подобные ситуации, ученые привлекли 119 обитателей домов престарелых. Эти испытуемые принимали в среднем по семь лекарств в день. Пристально следя за самочувствием своих подопечных, исследователи прервали прием примерно половины препаратов. Ни один пациент не умер и не ощутил никаких заметных побочных эффектов прекращения приема, и почти все сообщили об улучшении самочувствия. Что самое главное, уровень смертности среди участников того исследования оказался гораздо ниже, чем в контрольной группе, где участники не бросали пить свои препараты. Лекарства продляют жизнь – медицинская догма, но она, бывает, оказывается палкой о двух концах, когда врачи прикипают к методичкам и стригут всех пациентов под одну гребенку.

Такого рода эластичное мышление, к которому врачам и нам, всем остальным возможным специалистам в чем бы то ни было, надо бы стремиться, удачно проиллюстрировано в другой статье из JAMA[167]. Шестилетнего мальчика привели к педиатру по поводу трудностей в поведении. Поговорив и с мальчиком, и с мамой, педиатр заключил, что симптомы указывают на СДВГ, и выписал направление на образовательно-психологическое тестирование. Тут мамаша упомянула вскользь, что мальчик – у которого имелся и диагноз «астма» – последнее время много кашляет и применяет ингалятор чаще обычного, чтобы как-то подавлять кашель. Врач не позволил диагнозу, который он исходно поставил, помешать ходу дальнейшей мысли: медик учел эти новые данные – гиперактивность может быть побочным эффектом от приема лекарства от астмы, поступающего в организм через ингалятор. Поход на тестирование отложили, и врач прописал такое лекарство от астмы, чтобы мальчику можно было пореже прибегать к ингалятору. Неполадки в поведении прекратились.

Едва ли не самые трагические, однако поучительные примеры застывшего мышления можно почерпнуть из анналов войн. Военнослужащие особенно подвержены застывшему мышлению, потому что в военном деле экспертное и авторитарное мышление предполагаются самой структурой. Военный человек действует согласно строгим правилам, предписанным сверху в полном соответствии с общепринятыми понятиями и переданными вниз по всем рангам. «В армии, – говорит генерал Стэнли Маккристэл, – есть принцип деятельности военных органов. Чем дольше действуешь в рамках этого принципа, тем больше опасность, что он тебя вылепит по себе»[168].

Маккристэл знает об этом не понаслышке. Военной службы у него за спиной тридцать лет, он дорос до звания генерала армии. Завершил карьеру командующим американскими и международными силами в Афганистане и Объединенного командования специальных операций, что поставило его над отрядом «Дельта», рейнджерами и «морскими котиками» – командами, осуществляющими самые секретные задания и самые крутые операции, попадающие потом в заголовки СМИ. Среди прочих Маккристэл курировал подразделения, поймавшие Саддама Хусейна и выследившие Абу Мусаба аз-Заркави, лидера «Аль-Каиды» в Ираке.

Маккристэла считают человеком, совершившим революцию в современном военном искусстве тактикой захвата не только позиций противника, но и их телефонов и компьютеров, и упрощением процессов принятия решений, необходимым для проведения таких рейдов: враг не обременен путаной бюрократией, а раз нам нельзя отставать, значит – минимум бюрократии.

Генерал Дэвид Петреус, преемник Маккристэла, рассказывал мне, что сегодня «та сторона, что быстрее приспосабливается, чаще всего и берет верх»[169]. Вот поэтому когда-то войны велись с опорой на уроки, извлеченные из конфликтов, произошедших за десятилетия до этого, ныне успешные военные действия требуют создания теорий боя налету. Петреус, например, написал противоповстанческое руководство – этот документ он держал на рабочем столе своего ноутбука и обновлял ежедневно.

Среди прочих трудностей, с какими доводилось иметь дело и Маккристэлу, и Петреусу, была необходимость уламывать командование на такие вот более импровизационные подходы. Маккристэл рассказывает мне, что понимает, отчего так нерешительны те, кому трудно с новыми методами. Он понимает, что в подчинении старому общепринятому принципу военной жизни есть свой уют. Кажется, с ним уж точно не промахнешься. В конце концов, этот принцип опирается на уроки истории. Но полагаться на застывшее ви́дение – уют мнимый, да и опасный к тому же: он способен привести к катастрофе, если обстоятельства поменяются, а принцип останется прежним.

В беседе с Маккристэлом об исторических примерах застывшего мышления речь заходит о войне Судного дня, начавшейся, когда соседние арабские государства внезапно напали на Израиль в еврейский праздник Иом-Кипур 6 октября 1973 года. История этой войны уже стала классикой политической и военной психологии[170], вместе с нежданной атакой на Перл-Харбор, немецким нападением на Советский Союз в июне 1941-го и горячкой просчетов и ошибочных выводов, приведших к Первой мировой войне.

Маккристэл рассказывает о первых признаках готовящейся операции, которые могли бы предупредить Израиль. Они возникли в августе, когда израильская военная разведка донесла, что северо-восточный сосед Израиля Сирия перемещает русские противовоздушные ракеты к границе на Голанских высотах. Затем, в конце сентября, Сирия объявила массовую мобилизацию и выставила беспрецедентную артиллерийскую силу на Голанах. Особенно перемещение одной конкретной вооруженной бригады уж точно должно было подогреть любопытство. Та бригада была поставлена следить за порядком в сирийском городе Хомсе. Убирать ее было опасно, поскольку город был рассадником исламской оппозиции правящему режиму. Более того, десяток лет спустя сирийские вооруженные силы будут вынуждены провести в Хомсе крупную операцию, уничтожив примерно пятнадцать тысяч его жителей.