– Проклятие! – выругался он и отвернулся. Она смотрела на него, наслаждаясь его стройным изяществом и одновременно мужественной силой, невзирая на то, что ощущение собственного безнадежного несчастья буквально переполняло ее. Он снова повернулся и посмотрел на нее взором, полным решимости.

– Что ж, я вижу только один выход из этого замкнутого круга. Выходите за меня замуж.

Лина почувствовала, как кровь внезапно отлила от лица и холодный пот выступил на коже.

– Нет. Ни в коем случае. Это невозможно. – Квин хотел вмешаться, но она продолжала: – Ведь вы барон. А я, даже до всего, что случилось за последнее время, всего лишь мисс Селина Шелли, родом из семьи священника в глухой деревушке. Ах да, могу добавить, что куртизанкой была не только моя тетушка, но и моя мать, хотя сомневаюсь, что отец знал об этом или когда-либо узнает.

Всего сказанного ею было наверняка достаточно, чтобы остановить это безумие. Однако нет, наблюдая за ним, она поняла, что это далеко не так.

– Лично мне это кажется весьма разумным, – заметил он и, ловко скрестив ноги по-турецки, точно и на нем был восточный костюм, сел на ковер возле ее ног. – Мне нужна жена, которая не станет придираться к моему прошлому. Я тоже знаю о вас самое худшее. Никаких секретов. Кроме того, нам будет хорошо в постели, – добавил он, окинув ее взглядом из-под опущенных век.

– И это все, о чем вы думаете? – Лина была в негодовании оттого, что ему удавалось и в ее голове породить возмутительные и в то же время такие соблазнительные мысли. Секс не должен играть роли. Любовь – вот, что должно иметь значение, а также будущее и репутация Квина.

– Конечно нет. Кроме этого, я думаю о мемуарах Саймона, о Мейкписе и Толхерсте, о том, чтобы устроить прием, о дуэли, продаже поместья и покупке одежды, о том, могу ли я оставить свое дело в Константинополе на целых полгода, или все же стоит отправить туда Грегора, чтобы присмотрел за делом… А еще я думаю о том, чтобы затащить вас в постель.

– Ах вот как!

Лина быстрым движением схватила подушку, лежавшую за спиной, и бросила в Квина. Подушка попала ему в грудь, и он рассмеялся и, откатившись с нею в руках, растянулся на ковре. И вот этот высокий, изысканный, красивый и такой желанный мужчина лежал прямо у ее ног.

– И почему я не думал об этом раньше, – сказал он, легко поднявшись, не опираясь на руки.

«Должно быть, мышцы его пресса словно стальные», – думала Лина.

– Потому что это совершенно нелепая идея. Я не намерена постоянно сидеть дома, заниматься рукоделием, стирать пыль с бесчисленных книг вашей библиотеки и воспитывать детей, пока вы с Грегором колесите по всему миру. В замужестве все должны быть равны. – «Дети. Наши дети». Она почти воочию представляла их.

– Ах да, вы ведь хотите замужества по любви, не так ли?

– Да, – сказала она, взглянув в его зеленые глаза, которые сейчас горели озорным огоньком.

– Тогда вам придется смириться с тем, что вы либо обманете человека, которого любите, либо потеряете его, – серьезно сказал Квин.

– Ну почему мужчины так ханжески относятся к сексу? – с возмущением спросила Лина.

– Вы не девственница, – улыбнулся он. – Но меня это совершенно не беспокоит. Мужчина хочет точно знать, кто отец его детей, – объяснил он. – И да, мы действительно ханжи. А также ревнивцы и собственники. А вам достанется преимущество моего богатого опыта и осознания того, что я буду драться насмерть ради вас.

– Но я вовсе не хочу этого! – На самом деле это была безумно волнующая и возбуждающая мысль, хотя она стыдилась и отрицала ее. – Даже если вы выживете в этой дурацкой дуэли, ведь вы сами решительно намерены ее устроить. Что же до опыта, то я уверена: его значение переоценивают. – Сказав это, Лина тотчас поняла, что это прозвучало как вызов. Квин, прищурившись, взглянул на нее, затем протянул к ней руки, крепко взял ее за запястья и стянул ее с кресла прямо на себя, так, что оба они оказались на ковре, а она беспомощно лежала на нем.

У Лины перехватило дыхание, так что она едва не задохнулась от нахлынувших ощущений, от близости твердого мускулистого тела, и запаха разгоряченного мужчины, от душного аромата сигар и бренди. – Отпустите меня немедленно! Вы же говорили, что не принуждаете женщин, или это касается только девственниц? – Они были так близко, почти нос к носу. Стоило ему чуть наклонить голову, и он бы завладел ее губами. Завладел ею целиком.

– Я не стану ничего делать насильно и обещаю вам, после этого вы не станете менее невинной, чем есть сейчас, – пообещал Квин. – Разве вы не хотите знать, от чего отказываетесь? – Он склонил голову и провел кончиком языка по линии ее скул. – Дайте мне всего минуту, а затем, если захотите, скажете «нет». Разве может быть опасна одна минута?

– О, она может быть смертельно опасна, – сказала Лина, стараясь дышать ровнее.

– Шестьдесят секунд. Можете начинать отсчет. – Его рот пленил ее уста, язык скользил между ее губ, растворяя их и открывая ей его волнующий жар, влагу, вкус.

Один, два, три… Это был вкус бренди и чего-то пряного, того, что, вероятно, и было вкусом его плоти, и… пять, шесть… его язык врывался напористо, беззастенчиво и жадно, и вот уже ее собственный язык касается его и словно обвивает… девять, десять… встречает на пути твердую преграду его зубов и мягкость щеки… двенадцать… четырнадцать. Его рука скользила по ней, и Лина чувствовала, как ему поддаются пуговицы, как его длинные пальцы ощупывают перевязь на ее груди, пытаясь избавиться от препятствия.

Квин раздраженно пробормотал что-то, нехотя оставил ее губы и приподнял Лину так, чтобы разорвать на ней это длинное шелковое одеяние, одним резким движением избавившись от всех многочисленных пуговиц. Двадцать, двадцать один… Он запустил руку под свой сюртук и достал оттуда тонкий нож.

– Спокойно, не двигайся.

Ее сердце бешено забилось, едва она увидела, как лезвие блеснуло в сиянии свеч. Нож, нагретый теплом его тела, скользнул между ее кожей и тканью, что перевязывала грудь, сверкнул острием, и уже через мгновение Квин разматывал полосы ткани, освобождая ее тело и обжигая его жадным взглядом.

Тридцать… Сконцентрироваться, продолжать считать было почти невозможно. Лина металась, не находя покоя и места, невольно прижимаясь к его твердой плоти, которая была такой желанной, что ее руки сами собой тянулись, чтобы коснуться этого жара, а Квин, чувствуя это, издал глубокие гортанные звуки, отбросил нож и склонился к ее груди, она почувствовала нежность и влагу его языка. Двадцать девять… нет, тридцать… тридцать четыре…

– Как чудесно, – проговорил он, поймав губами ее сосок, и нежно терзал его, осторожно сжимая зубами до тех пор, пока она не издала тихий стон. – Терпение, терпение. Ты считаешь?

– Да, – сладострастно выдохнула она. – Сорок… наверное…

Он улыбнулся, коснувшись дыханием ее кожи. Вечерняя щетина щекотала и покалывала нежные полусферы ее грудей, и у нее вырвался стон наслаждения и перехватило дыхание, едва он потянул за шнурок, что удерживал ее широкие брюки, и провел большой теплой ладонью по животу, спускаясь вниз, к шелковым завиткам, и медленно проникая между ее бедер. Он немного сдвинулся, освободив ее от тяжести своего тела и одновременно обеспечив себе более свободный доступ к ее вожделенной плоти.