— Она, вероятно, обиделась, — тихо промолвила старшая сестра Паолина, — что мы без спроса пошли на праздник Венчания города с морем. Хотя что же в том дурного — повеселиться на празднике?

Вестей от их матери не приходило, и дочери не знали, куда она уехала и где обосновалась. Тогда они обратились за помощью к знакомому юристу Феличе Новелла, который помог составить «исковой» запрос. В нём, в частности, говорилось: «Умоляем нашу мать вернуться и не причинять боль своим горячо любящим дочерям. Надеемся, что она не станет прислушиваться к гнусным сплетням и поступит по закону Божьему, вняв мольбам двух своих чад».

— Мы с сестрой не хотим, — пояснила Анна маэстро, — чтобы таким странным образом она заставила нас вернуться в Мантую к отцу и братьям.

Ещё раньше Анна рассказывала Вивальди, что возвращаться в Мантую ей запретил её благодетель маркиз Массы Каррара, поручив заботу о ней монахиням одного венецианского монастыря. Но была и другая причина. Ей не хотелось снова жить там с братьями, которых она считала грубыми деспотами. Один из них вёл себя особенно нагло, захватив дом отца и лишив её последнего, что она имела. Из рассказа можно было понять, что и мать Бартоломея была женщиной со странностями и капризами. По всей видимости, она вернулась в Мантую, надеясь, что и дочери будут вынуждены за ней последовать.

В театре Сант’Анджело Вивальди ждало весьма срочное дело. Некоторые артисты из его антрепризы должны были подтвердить согласие выступить в труппе Антонио Денцио, его венецианского друга и бывшего певца, который теперь руководил в Праге оперным театром графа Франца фон Спорка и поддерживать связь с которым было для Вивальди крайне важным.

Покинув театр, он поспешил домой, чтобы переодеться. Нужно ещё поспеть в резиденцию французского посла на Каннареджо. А это у чёрта на куличках, как считал Вивальди, и потому подгонял Меми, чтобы не опоздать. Вечером на приёме будет исполнена его серенада «Слава Гименею», заказанная послом по случаю бракосочетания Людовика XV с Марией Лещинской.

Оказавшись дома, по глазам отца и лицу Камиллы он понял, что его ждёт неприятная новость. Пришёл иск из налоговой службы за утайку половины суммы, выделенной на приобретение клавесина. Подвёл давнишний знакомый, хозяин лавки музыкальных инструментов, которому стало известно, что благодетель певицы маркиз Массы Каррара выделил на эти цели 60 цехинов, половина коих была прикарманена посредником.

— Кто такая эта певичка? — спросила Камилла. — Мало нам с Франческо неприятностей.

Но Антонио торопился, и у него не было времени и желания пускаться в рассуждения о «певичке».

— Папа её хорошо знает. Предъявленный иск — чепуха. Найму адвоката, и всё образуется, — ответил он и пошёл к себе переодеться.

Сменив сутану на партикулярное платье, он успел благодаря стараниям Меми прибыть вовремя на приём. Перед дворцом французского посла собралось множество гондол с желающими послушать музыку, поскольку окна из-за жары были раскрыты настежь. В зале собрался почти весь дипломатический корпус, сенаторы, видные патриции и блестящие дамы. После исполнения серенады, тепло встреченной присутствующими, посол пригласил Вивальди за свой стол отведать столь желанного в душный августовский вечер щербета с мятой и лимоном или мороженого.

17 сентября 1725 года Вивальди направил в налоговую службу ответ: «Это выдумка, что я якобы просил или претендовал на комиссионные за продажу клавесина синьорине Анне Жиро, виртуозной певице. Столь же надуманно и то, что Его Светлейшее Высочество маркиз Массы Каррара выделил 60 цехинов на покупку клавесина. Инструмент куплен при посредничестве синьора Галло за 30 цехинов плюс 5 цехинов комиссионных названному посреднику». Так и осталось невыясненным, а были ли вообще эти 60 цехинов, из-за которых разгорелся сыр-бор. Больше к этой теме Вивальди не возвращался.

Неприятности этих дней, связанные с иском налоговой службы, были несколько отодвинуты хвалебной статьёй в газете «Джорнале деи Леттерати», в которой говорилось, что благодаря сочинениям Вивальди стиль итальянской скрипичной музыки «заметно развился».

Вскоре и в дом Анны Жиро вернулось спокойствие. Как-то после репетиции Вивальди отправился к своей любимице, постучал медным молоточком в дверь. Ему открыла Анна и с порога обняла его со словами:

— Матушка вернулась! Она получила наше послание.

Действительно, синьора Бартоломея была очень обижена на дочерей, осмелившихся без её разрешения пойти на народное гуляние. Но перечитав составленное юристом письмо, она поняла, что несколько погорячилась, подумав о дочерях плохое. Её особенно тронули их слова о безграничной к ней любви.

Конец 1725 года ознаменовался установлением новых и более прочных связей Вивальди с театром Сант’Анджело. Прошло около пяти лет после представления «Филиппа, царя Македонии». С тех пор его оперы не шли на сцене театра. За прошедшие годы он не раз побывал в Милане и Риме. И прежде всего горячий приём, оказанный ему римской публикой, способствовал укреплению славы в Венеции. После успеха на оперных подмостках вышел знаменитый опус «Искус гармонии и инвенции» «II Cimento dell’Armonia е dell’Invenzione», а для Пьета им написаны восемнадцать концертов, за которые ему было заплачено 18 цехинов. Среди них стоит выделить концерт для флейты. Дело в том, что в то время такие сочинения для солирующей флейты были крайне редки и флейтистам часто приходилось на свой страх и риск аранжировать для своего инструмента произведения, написанные для скрипки и гобоя.

В преддверии карнавала венецианская публика ждала новую оперу. В Венеции в то время гремело имя патриция Агостино Пьовене, автора нашумевшего либретто «Тамерлан», положенного на музыку многими композиторами. Однажды Вивальди повстречал его на Сан-Марко в кафе «Триумф Венеции» и попросил что-нибудь из его новинок.

— Извольте, есть «Кунигонда», — ответил патриций. — Действие развёртывается во времена крестоносцев, которым противостоит царь Египта.

Сюжет весьма заманчивый и мог бы вызвать интерес публики, любящей восточную экзотику. Но времени совсем мало, и действовать надо решительно и смело, чтобы поспеть с музыкой к открытию сезона. В который раз Вивальди вынужден был прибегнуть к так называемому «pacturro». Такой же «pacturro» ему нужно было приготовить на либретто «Наказание тирании» для пражского театра графа фон Спорка.

Если в Праге публику изрядно позабавило представление-попурри из известных мелодий, то в театре Сант’Анджело публика не была столь щедра на аплодисменты. Большинству зрителей не трудно было понять, что, выступив в роли импресарио, композитор вынужден, как и прочие его коллеги, многим поступиться в ущерб качеству спектакля. Оказавшись вновь в Венеции, Иохим Кванц побывал на премьере. Не узрев ничего необычного, он нелестно отозвался о певцах и оркестре, хотя за дирижёрским пультом стоял сам Вивальди.

— Сегодня в Венеции, — заметил немец, — только в Пьета вы можете услышать хорошую музыку. Хотя она церковная, но голоса и оркестр звучат отменно. Там поёт Аполлония, обладательница дивного голоса, и есть одна прекрасная скрипачка, имени которой не помню.