Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Но я могу выбрать за нее».
Эта мысль все время мучила его.
— Желает ли меня так сильно твоя нежная глубина, что готова принять мое семя? — произнес Саймон срывающимся шепотом.
Безмолвный ответ Арианы не оставлял никаких сомнений. Ее тело не было больше томным и безвольным — оно стало напряженным, открытым, застывшим в ожидании. Ее возбуждение разожгло пожар в его теле, и лихорадочные мысли вихрем пронеслись у него в голове.
«Клянусь Господом! Да что со мной происходит? Почему я не могу встать и уйти?»
Эти слова были заглушены яростными ударами его сердца. Не доверяя более своим рукам, он вновь склонился к Ариане, не в силах расстаться с ее чувственной красотой, томимой желанием.
Ариана пробормотала что-то, мечтательно улыбнувшись, когда щека Саймона прижалась к ее бедру. Он глубоко вдохнул в себя аромат ее страсти, окунаясь в него, как в целительный бальзам.
Он поцеловал нежную ароматную плоть с медлительной осторожностью, напоминающей ее томные движения в колдовском волшебном сне. Затем его губы легко захватили набухший лепесток, и горячая волна захлестнула тело Арианы. Она хрипло застонала и придвинулась еще ближе, как бы приглашая его войти в ее теплое и мягкое гнездышко.
«Исцели меня».
Он прошептал ее имя, вдыхая запах полночной луны, роз и приближающейся грозы, который окутывал их обоих, погружая в сладостную истому.
Тепло медленно разлилось по телу Арианы — пламя, полыхавшее внутри, рвалось наружу.
«Я вся в огне».
«Я это чувствую».
«Да. Возьми меня».
Вихрь страсти закружил Саймона, и он полностью отдался его очарованию, вдыхая аромат Арианы и окунаясь в знойную росу, которую источало ее тело.
«Я весь в огне».
«Я это знаю».
«Гори же со мной в этом пламени».
«Я всегда буду гореть с тобой».
«Мы оба…»
«…горим в огне страсти».
Саймон подозрительно уставился на горшочек со свежим бальзамом, который протягивала ему Кассандра. Он открыл его и вдохнул тонкий аромат.
И сразу же почувствовал, как волна желания захлестнула его тело.
— Ариана, — хрипло произнес Саймон.
— Да, конечно, Ариана, — согласилась Посвященная.
Не прибавив более ни слова, Саймон решительно прикрыл горшочек крышкой и повернулся к постели больной.
— Тебе не понравился бальзам? — спросила Кассандра.
Саймон вздрогнул — прошедшая ночь внезапно всплыла в его памяти. Он изо всех сил старался не думать о том, как проснулся утром полуодетый, сжимая в объятиях свою обнаженную жену, старался не вспоминать опьяняющий аромат бальзама, разлившийся по комнате.
То, что произошло в прошлую ночь между ним и его женой, не поддавалось никакому объяснению — это нельзя было взвесить и измерить, познать разумом и рассудком. Бессмысленно было даже об этом думать.
Потому что этого просто не могло быть на самом деле.
«Я не мог проникнуть в ее целительный сон.
Как не мог чувствовать сжигавший ее огонь».
Но сам-то он горел в этом огне!
И она… она тоже.
— Трижды, — произнесла Кассандра.
Саймон резко обернулся к ней — как это она узнала?
— Что ты сказала? — переспросил он.
— Пока Ариана не проснется, ты должен растирать ее бальзамом три раза в день, — терпеливо объяснила Посвященная.
Она произнесла эти слова безразлично-спокойным тоном, но Саймону почудилось, что в ее живых серых глазах блеснуло любопытство.
— Да, я знаю — ты мне это уже говорила, — коротко ответил он.
Посвященная улыбнулась.
— Ты уже осматривал ее рану? — спросила она.
— Еще нет.
В его голосе послышались резкие нотки. Как бы он объяснил проницательной колдунье, что больше не доверяет своей сдержанности и поэтому боится даже прикоснуться к своей жене, а не то что втирать в ее перламутровую нужную кожу волшебный, непредсказуемый бальзам, источающий аромат роз и полночной луны, далекой грозы и всепоглощающей страсти?
Он глубоко вздохнул, пытаясь усмирить волновавшие его чувства.
«Это был сон — и ничего более.
Я просто случайно задремал и увидел все это во сне.
Но, Господи, как я желал бы видеть такие сны наяву!
Видеть их вместе с Арианой…».
Молча проклиная все на свете, Саймон приблизился к кровати и стал раздевать Ариану. Когда он расшнуровал ее платье и снял повязку, у него невольно вырвался возглас удивления.
Там, где раньше был багровый рубец раны, теперь виднелась еле заметная тонкая бледно-розовая полоса. На матовой коже не было и следа кровоподтека.
— Она скоро проснется, — с удовлетворением отметила Кассандра. — Ее исцеление почти закончилось.
— Почти? — переспросил Саймон. — Что же осталось?
— Это мы узнаем, когда она очнется, — загадочно произнесла Кассандра и, повернувшись, вышла из комнаты.
В наступившей тишине послышались яростные порывы вновь разбушевавшегося ветра, заглушаемые прочными каменными стенами замка. Саймон взял горшочек с лекарственной мазью и сел на постель рядом с Арианой.
— Хорошо, что Доминик и Мэг уехали в Блэкторн неделю назад — до того, как вновь разыгралась непогода, — сказал Саймон, втирая душистую смесь в бледный шрам в боку Арианы, оставшийся от раны. — Конечно, в терпении и силе духа Мэг не откажешь, но все равно ей пришлось бы тяжело — путь и так нелегкий и опасный, а тут еще внезапно нагрянувшие холода.
Саймон разговаривал вслух с самим собой — это вошло у него в привычку за те долгие девять дней, которые он провел у постели Арианы, безмолвно молясь, чтобы краски жизни вновь заиграли на ее бледном, осунувшемся лице. Он заметил, что звук его голоса действует на нее успокаивающе.
— Доминик сходил бы с ума от тревоги, — добавил Саймон. — Уж и не знаю, что бы с ним сделалось, если бы с его соколенком что-нибудь случилось в дороге.
Саймон слабо улыбнулся, вспомнив золотые путы глендруидской колдуньи.
— Знаешь, — обратился он к неподвижно лежащей девушке, — мне бы так хотелось вновь услышать мелодичное пение ее колокольчиков. И ее веселый переливчатый смех.
С нижнего этажа донесся звук голосов — мужчина и женщина звонко и весело смеялись чему-то.
— Это, наверное, Дункан и Эмбер, — произнес Саймон. — Веселятся, как зеленые юнцы после первого в жизни глотка вина.
Саймон отвернулся, чтобы прополоскать лоскут, служивший повязкой, в чаше с отваром вяжущих целебных трав. Он отжал лиловую полоску и хорошенько встряхнул — она просохла в одно мгновение. Он глядел на нее с удивлением, которое не покидало его все эти дни, пока он ухаживал за Арианой.