1. Локус контроля – вы станете искать причины происходящего с вами внутри (интернальный вариант) или вне себя (экстернальный вариант)? на себя или на других скорее возложите ответственность за последствия происходящего (примеры обоих вариантов мы видели в эксперименте Майлса Хьюстона с мусульманами/индусами)?

2. Обобщение – считаете ли вы последствия конкретным, единичным случаем или более общим, характерным для вас?

Представьте, например, что вы только что завалили экзамен. Основываясь на этих двух параметрах, вы можете логически обосновать свой результат четырьмя разными причинами:

Если вы пессимист или склонны к депрессии, негативный результат говорит о том, что у вас, вероятнее всего, обобщенно-интернальный атрибутивный стиль (левая нижняя графа) и вы более подвержены выученной беспомощности, чем тот, кто смотрит на ситуацию более позитивно.

А теперь вообразите следующее. Вы только что получили от брокера ежеквартальный отчет и обнаружили, что акции в новом пакете, который вы купили, резко выросли. И опять, в соответствии с этими двумя параметрами, вы можете смотреть на ситуацию с четырех точек зрения:

Здесь при позитивном результате атрибутивные стили меняются местами. Теперь оптимисту свойствен обобщенно-интернальный стиль (внизу слева), пессимист же более конкретен.

Проще говоря, оптимисты хорошие результаты ставят в заслугу себе, а плохие – связывают с обстоятельствами, в то время как пессимисты поступают наоборот: причину удачи видят во внешних обстоятельствах, за неудачу же винят себя[39].

Но вот незадача. Если довольно долго манипулировать окружающими вас людьми – усиленно воздействуя на них раздражителями, над которыми они не имеют никакого контроля, – то рано или поздно атрибуция начнет меняться.

В точности как у собак в эксперименте Селигмана: экстернальное запускает метастазы в интернальное – и развивается рак воли.

В одном исследовании в семидесятых годах, пока испытуемые отгадывали загадки, им проигрывали записанный на магнитофонную ленту шум офисного оборудования. И угадайте что? Они работали лучше, когда полагали, что этими звуками кто-то управляет, чем когда считали их неконтролируемым.

Даже притом, что это были те же звуки, проигрываемые на том же уровне громкости.

Даже в работе обычного полицейского в допросных камерах и камерах предварительного заключения, в миллионе миль от строгости военных тюрем, динамика контроля играет решающую роль в получении информации. Особенно если иначе ее не добыть.

Один старший следователь в Англии рассказывал мне:

Подумайте вот о чем. Некоторые из тех, кого мы ловим, привыкли быть хозяевами положения. Добиваться своего. У нас есть главари банд, «крестные отцы», как вы их еще называете. Но стоит нам приехать за ними, как мы меняемся ролями.

Здесь, в СИЗО, мы контролируем все, что происходит с вами. Каждое ваше движение. Чего бы вам ни захотелось – это целиком зависит от нас. Надумали выпить чаю – от нас зависит когда.

Пописать – и это зависит от нас. Мы решаем, включать или нет свет в вашей камере. Все те мелочи, которые вы склонны считать само собой разумеющимися у себя дома, – здесь о них можно забыть.

Стоит вам попасть сюда, за вас отвечаем уже мы. Мы в любое время можем взглянуть на вас через глазок в двери. И если мы не хотим беседовать с вами, то можем просто велеть вам заткнуться. Понимаете, что я имею в виду? Когда я говорю, что мы контролируем все, то и имею в виду ВСЕ. А они, те, кого мы сюда сажаем, просто не привыкли к этому. Им вообще не нравится, когда перевес на другой стороне. Но рано или поздно большинство из них начинает это принимать.

То же самое и в сектах. Помимо тех средств, которые мы рассматривали ранее и которые руководители сект применяют, чтобы добиться еще более безропотного послушания, есть еще одно: своеобразный учебный план влияния, столь же разрушительный, сколь и предсказуемый. Джонстаун был расположен в дебрях северо-западной Гайаны, где мучения «ушедших» были важнее, чем «мирские» интересы (хотя сейчас связи с друзьями и родными, оставшимися «в миру», постепенно ослабевают). Голос Джонса 24 часа в сутки бубнил по селекторной связи, не столько промывая мозги, сколько затопляя их, и последователи Джонса заставляли своих детей звать его Папой. С коварным постоянством, последовательно и монотонно капая всем на мозги, Джонс превращал себя в бога. Сначала он был всюду.

Потом он был всем.

С подобным сценарием часто сталкиваются жертвы домашнего насилия. Послушайте Лайзу, 35-летнюю мать двоих детей:

Все началось с моих друзей. Он заявил им: «Вы слишком хороши для нее!» – а потом и пошло-поехало. Я постепенно теряла связь даже со знакомыми. То же произошло и с моими родными. Он сказал, что раз моя мама и брат против него, так что у меня может быть с ними общего? Даже встреча с семьей за чашкой чаю воспринималась как предательство. Он отвозил меня на работу в 9 и забирал в 5, чтобы у меня не было времени с кем-то пообщаться. И звонил мне в обед – убедиться, что я одна. Что касается денег, так я своей зарплаты почти полтора года в глаза не видела – он распорядился, чтобы ее перечисляли прямо на его счет…

Он даже контролировал, во что я одета. Если мы куда-то шли и я решала принарядиться и подкраситься, он меня бил и называл потаскухой. А если не наряжалась – бил и за это. Я в любом случае оставалась в проигрыше. В конце концов он даже стал проверять мое нижнее белье, чтобы выяснить, не было ли у меня с кем-нибудь секса. Вот это и решило все. Оказалось последней каплей.

Происходившее с Лайзой кажется невероятным, когда излагаешь это на бумаге. Однако порасспрашивайте работников Службы защиты от домашнего насилия в полиции любой страны – и услышите то же самое: они сталкиваются с сотнями таких случаев ежегодно.

Констебль Энди Грин из полиции графства Кембриджшир описывает мне психологические портреты различных типов преступников. Слушая его, я поражаюсь, насколько часто эти люди встречаются в обычной жизни и как легко особенности их поведения, как и само бытовое насилие, «переносятся» из дома на работу. По крайней мере, с моей собственной точки зрения, одного бывшего коллегу я в этом перечне точно признаю!

Грин кивает, соглашаясь. «Совершенно верно, – говорит он. – Ведь я, собственно, описываю всего лишь разные средства убеждения, которые можно применять где угодно. Просто эти люди проявляют себя, прежде всего, в семье, но это вовсе не означает, что их нельзя обнаружить где-нибудь еще, в других жизненных обстоятельствах. Средства-то разные, а конец одинаково печален».