произведения, которые им не принадлежали. Нестор же приобрел известность именно как автор «Повести временных лет», а не житий Бориса и Глеба или Феодосия Печерского. Не случайно печерский монах Поликарп в 1220-х или в 1230-х годах[361], повествуя о прославленных монахах обители, спасших отшельника Никиту от дьявольских козней, называет среди них Нестора так: «Нестор, написавший Летопись» («Нестер, иже тъй написа Лѣтописец»)[362]. Не слава или авторитет Нестора как книжника сделали его летописцем, а летопись, создание которой связывалось с его именем, прославила историографа-печерянина. Причем таким историческим трудом должна была быть «Повесть временных лет», а не какая-то другая летопись: обозначение этого труда просто «Летописец», без пояснений, — свидетельство того, что это было всем известное, распространенное сочинение. «Повесть временных лет» — общерусская летопись, которую переписчики стали помещать едва ли не перед всеми позднейшими летописными сводами, — на эту роль подходила идеально.

Впрочем, М. Х. Алешковский еще лет пятьдесят назад, отвечая на вопрос: «Каким же образом появилось имя Нестора в летописном заголовке?» — предложил иное объяснение: «Видимо, это произошло благодаря пятикратному упоминанию Нестора как печерского летописца в различных местах Киево-Печерского патерика, причем некоторые из этих мест появились еще в первой половине XIII в. ‹…› Видимо, в Печерском монастыре существовало устное предание, настойчиво связывающее с Нестором создание „Повести временных лет“»[363].

Но в этом случае мы рискуем попасть в замкнутый круг. Что было в начале: курица или яйцо? Приходится решать вопрос: а почему в Киево-Печерском патерике Нестор назван летописцем? Откуда такую информацию почерпнул тот же Поликарп? Вполне разумным представляется мнение: «в первой трети XIII в., которой датируется послание печерского монаха Поликарпа к архимандриту Акиндину» — текст, где Нестор дважды назван летописцем, «безусловно, уже существовали летописные списки, где в качестве автора ПВЛ был назван Нестор»[364]. Еще в 1842 году исследователь русских древностей А. М. Кубарев, осторожно признавший Нестора автором летописи, заметил: «…какая причина могла заставить переписчиков умалчивать имя сочинителя в других списках (кроме Хлебниковского. — А. Р.), если оно идет к нам из отдаленной древности? Итак, если бы и были или есть списки с именем Нестора в заглавии, то должно заключить, что имя его выставляемо было переписчиками, которые так делали, основываясь на своих собственных заключениях о сочинителе». Но вместе с тем он же заключил: «Сколько из написания его имени нельзя заключить, что летопись есть его сочинение, столько из умолчания, что она не принадлежит ему»[365].

Логично заключение современного историка: «…участие печерского инока Нестора в летописании сомнению не подлежит. Свидетельство печерского же постриженика Поликарпа (напомню, автора XIII века), который прямо назвал Нестора летописцем, многого стоит! Замечу, что ни в Киево-Печерском патерике, ни в других древнейших памятниках русской письменности более так не назван никто!»[366]

Правда, украинский историк А. П. Толочко попытался свидетельство Поликарпа оспорить[367]. Он заявил: слова о Несторе, написавшем летопись, появились только в 1406 году в так называемой Арсениевской редакции Киево-Печерского патерика, а сообщение о том, что Нестору принадлежат летописные сказания о печерских монахах Матфее, Иеремии, Дамиане и Исаакии, было внесено в текст патерика еще позднее — его редактором Кассианом в середине XV столетия. Однако оба эти упоминания о Несторе — авторе летописи, как уже было сказано, содержатся в послании Поликарпа, датируемом 30-ми годами XIII века. Относить, как это делает исследователь, появление известий о Несторе к XV веку — значит, по сути, отрицать принадлежность послания Поликарпу. Оснований для этого не больше, чем признавать переписчика Лаврентия автором «Повести временных лет» и датировать ее создание не началом XII века, а 1377 годом — годом, когда Лаврентием была написана сама рукопись с текстом «Повести…». Правда, в Арсениевской редакции нет свидетельства о принадлежности Нестору летописных сказаний о печерских иноках. Однако это может быть простым пропуском, возникшим из-за дефекта в какой-то рукописи[368]. Ведь это сообщение имеется не только в более поздних Кассиановских редакциях, но (о чем исследователь умалчивает!) и в так называемой Основной редакции патерика{89}, возникшей, как принято считать, не позже начала XIV века[369]. Оба известия Поликарпа о Несторе ничем не похожи на поздние вставки. Допустим вслед за А. П. Толочко: Кассиан счел Нестора автором летописи потому, что предположил, будто автор Жития Феодосия должен был также описать перенесение его мощей в 1091 году, а раз описание этого события от первого лица имеется в «Повести временных лет», то редактор патерика сделал вывод, что Нестор составил всю эту летопись. (Хотя это предположение всё же довольно шаткое!) Согласимся: убедить в этом предположении Кассиана могло именование нашего героя автором летописи в тексте Арсениевской редакции — то есть в сказании о Никите Затворнике из послания Поликарпа. Но уже никак невозможно объяснить, почему тверской епископ Арсений и его книжники сделали Нестора летописцем! Разве что в их распоряжении имелся какой-то список «Повести временных лет», содержащий в заглавии имя Нестора. Но А. П. Толочко эту возможность полностью отрицает, считая, что первым в название летописи Несторово имя внес безвестный книжник середины XVI века — писец Хлебниковского списка. И понятно почему: признание, что издревле бытовали рукописи «Повести…», называвшие создателя «Чтения о Борисе и Глебе» и Жития Феодосия еще и автором Начальной летописи, нанесло бы сильнейший удар концепции ученого, отрицающего это авторство.

Но почему имя Нестора встречается только в одном, причем очень позднем списке «Повести временных лет», а известия о том, что автор был монахом Печерской обители нет в ее древнейшем списке — Лаврентьевском? Ведь несомненно, что Лаврентьевский и утраченный Троицкий списки в целом сохранили заглавие летописи наиболее точно: тройное пояснение «откуду есть пошла Руская земля, кто въ Киевѣ нача первѣе княжити, и откуду Руская земля стала есть», то есть «откуда пошла Русская земля, кто в Киеве стал первым княжить и как возникла Русская земля»[370] — несомненно, первоначальное. Об этом свидетельствует, во-первых, число поясняющих предложений — три. Триады вообще характерны для «Повести временных лет». Они встречаются на уровне событийном: три сына Ноя, потомком одного из которых, Иафета, якобы являются славяне; три брата варяги Рюрик, Трувор и Синеус; три главные мести Ольги древлянам; три сына воителя Святослава, три старших сына Ярослава Мудрого, которым летопись уделяет особое внимание. Тройные повторы присущи синтаксису летописи. Например, об убитом половцами в 1079 году князе Романе Святославиче говорится: «Суть кости его и доселѣ лежаче тамо сына Святославля, внука Ярославля» (Роман назван сначала местоимением «его», а потом обозначен по отцу и деду). Точно так же, своим именем и по отцу Ярославу