Победа была не особенно убедительной, но главное, что пост бургомистра Аденауэр таки за собой сохранил. Если следовать афоризму Солона, ему сопутствовала удача. Но, как предупреждал тот же Солон, удача и счастье — вещи разные. Последовавшие годы стали самыми несчастливыми в жизни нашего героя.

Проигравший — плохой судья победителю. Однако Роберт Герлингер, неудачливый соперник Аденауэра в политической гонке 1929 года, наверное, и сам не подозревал, насколько он был нрав, когда спустя много лет отозвался о нашем герое одним словом «игрок». Имелась в виду его склонность к авантюре, готовность все поставить на карту, не задумываясь о моральных ограничителях или возможных последствиях. Вообще говоря, политик не может не быть в какой-то мере игроком, он обязан идти на риск; в случае с Аденауэром это был, как правило, рассчитанный риск, и он приносил желательные результаты. В этом смысле пущенная Герлингером стрела пролетела мимо цели. И все-таки, узнай Аденауэр пораньше об этой характеристике, он бы наверняка почувствовал себя глубоко уязвленным.

Дело в том, что азартный и удачливый игрок в политике оказался столь же азартным, но абсолютно беспомощным игроком на поле большого бизнеса. Коротко говоря, если бы его вовремя не выручили влиятельные союзники, Аденауэру пришлось бы примерно к середине 1930 года объявить себя банкротом, что означало бы, разумеется, и бесславный конец его политической карьеры. К счастью для него, ни Герлингер, ни кто-либо иной из его политических оппонентов об этом в то время даже и не подозревали.

Обратимся к фактам. К концу 1927 года Аденауэр имел солидный портфель ценных бумаг общей стоимостью около 1,3 миллиона марок. Как он сумел накопить такой капитал, трудно сказать, с уверенностью можно утверждать только, что в него входило и приданое Гусей. Но это в данном случае не столь важно. Был и пассив: незадолго до этого он взял банковский кредит на сумму примерно 300 тысяч марок. Это была большая сумма, но, учитывая солидное положение клиента, ничего необычного или рискованного тут не было. Некоторые, правда, считали, что бургомистру вообще не стоило бы брать такие ссуды, тем более от «Дейче банк», где он сам был членом совета директоров. Но это, в общем, было мнение меньшинства. Как бы то ни было, финансовое положение семьи Аденауэров могло считаться вполне здоровым: кредит превышал дебет на целый миллион, ликвидность пакета его ценных бумаг была достаточно высокой. Не будем забывать, кстати, и об особняке на Макс-Брух-штрассе, который сам но себе представлял немалую ценность.

От «Дейче банк» Аденауэр не только получил выгодный заем, он поручил банку и управление своими финансовыми активами. На них должны были приобретаться особо надежные облигации и акции; под «надежными» имелись в виду, естественно, такие, относительно которых он сам или банк располагали внутренней конфиденциальной информацией. В письме, которое 31 июля 1924 года Аденауэр направил своему менеджеру в «Дейче банк», Альберту Ану, в числе подходящих объектов вложения капитала назывались, в частности, предприятия, производящие «крановое оборудование, краски (Эльберфельд), станки (Дюссельдорф), газовый завод (Кёльн)». Все это были солидные компании, расположенные поблизости, деятельность которых он сам и банк могли эффективно контролировать.

При столь осторожной инвестиционной политике трудно понять, как могло случиться, что к концу 1929 года рыночная стоимость его ценных бумаг снизилась до 1,1 миллиона марок, тогда как его задолженность банку выросла до чудовищной суммы в 1,9 миллиона. Пассив составил, таким образом, ни много ни мало — 800 тысяч марок. Это была катастрофа. А произошла она потому, что наш обычно осторожный и расчетливый герой на протяжении двух лет, 1928-го и 1929-го, с головой окунулся в мир азартных финансовых спекуляций и умудрился в результате спустить все свое накопленное к тому времени немалое состояние.

Беда была в том, что Аденауэр попытался выйти на международный уровень финансовой игры, располагая лишь тем опытом, который он накопил на внутригерманском рынке ценных бумаг; не он один допустил аналогичную ошибку, от расплаты не ушел никто. Печальная история была, по существу, очень проста. К весне 1928 года Аденауэр решил изменить свою инвестиционную стратегию: наблюдая резкий рост курса акций на мировых рынках, он посчитал целесообразным расширить свой портфель как в географическом плане, за счет акций американских компаний, так и в отраслевом, направляя вложения в новые компании, создававшиеся под выпуск синтетических волокон. Один из его коллег по правлению «Дейче банк», д-р Фриц Блютген, был главным управляющим одной из таких компаний, расположенной в Кёльне, «Ферейнигте Гланцштофверкек Ранее он дал Аденауэру ряд ценных советов по поводу того, как привлечь частные фонды к финансированию строительства новых зданий Кёльнского университета, и было вполне естественно обратиться к нему за консультацией но поводу того, куда лучше вложить свой собственный капитал. Аденауэр так и сделал.

Блютген посоветовал ему вложить деньги в два дочерних предприятия собственной фирмы, которые он как раз открыл в США. Аденауэр не сразу принял это предложение, он решил сперва проконсультироваться у исполнительного директора местного филиала «Дейче банка», д-ра Антона Брюнинга. Тот заверил осторожного клиента: в разумности идеи Блютгена нет оснований сомневаться, и более того, если Аденауэру нужны живые деньги, то банк готов ему их ссудить. Наш герой решился: он поручил банку продать почти весь свой портфель и на вырученную сумму купить акции двух американских филиалов фирмы «Гланцштофверке». Поручение было выполнено, хотя возникли и некоторые затруднения: акции обоих филиалов на немецком рынке ценных бумаг не котировались, их пришлось приобретать чуть ли не из-под полы в Амстердаме.

Игра явно начала увлекать Аденауэра. В октябре 1928 года одна из компаний, в которую он инвестировал свои средства, произвела новый выпуск акций, и наш герой решил консолидировать свой пакет, отдав в обмен на эти новые акции свою долю участия во второй компании. Обменять акции оказалось делом технически непростым, но Аденауэр, что называется, завелся. Он телеграфирует Блютгену в Нью-Йорк с просьбой, даже требованием «сделать все, чтобы добыть для меня транш нового выпуска». Одних акций для этой операции не хватает, нужны наличные, и Аденауэр снова использует кредитную линию «Дейче банка».

Все улаживается, но тут акции «Американ Гланцштоф» начинают падать. Поначалу Аденауэр даже рад этому: он активно скупает подешевевшие акции, увеличивая свою долю участия в предприятии. К весне 1929 года он начинает проявлять некоторые признаки беспокойства, но Блютген заверяет его, что оснований для беспокойства нет: надо продолжать скупку акций. Он даже предлагает значительную часть своих собственных активов в качестве залогового обеспечения под новый заем, который Аденауэр берет у того же «Дейче банка» (правда, блютгеновские активы находятся в Голландии и заведены в нарушение немецкого законодательства, но банк закрывает на это глаза). Вряд ли Блютген сознательно вводил Аденауэра в заблуждение, он, похоже, искренне верил в перспективы своего американского холдинга, иначе не вкладывал бы в него свой собственный капитал.