Между тем раз начатые проекты остановить уже трудно. Аденауэр, со своей стороны, и не собирается их свертывать. Напротив, 23 мая 1928 года на верфи во Вильгельмсхафене происходит закладка крейсера «Кёльн»; 21–28 июля в Кёльне проходит Всегерманский слет гимнастов, и, наконец, с 12 мая по 14 октября в выставочном комплексе в Дейце действует Международная выставка прессы. Все это оплачивается из городской казны.

Особенно дорогостоящим оказалось последнее мероприятие. Только на прием зарубежных гостей было выделено 800 тысяч марок. Даже Советский Союз прислал свою делегацию, что, кстати, вызвало бурные протесты со стороны правой прессы и местных нацистов. Из Франции прибыл Эдуард Эррио, тогда занимавший пост министра образования, естественно, в сопровождении огромной свиты чиновников.

Во время банкета в честь высокого французского гостя Аденауэр выступил с большой речью, в которой призвал к примирению между нациями. Это было для него нечто новое. Верно: в его речах начала 20-х годов тоже присутствовали высказывания в пользу франко-германского сотрудничества, но это было чем-то вроде гарнира к его авантюрным проектам завязывания неофициальных контактов с Парижем. В частных беседах, в том числе с английскими представителями, он не скрывал своего крайне критического отношения к сменявшим друг друга французским кабинетам и к политике Франции в целом. Теперь его выступление за «мир и примирение» было, казалось, вполне искренним. «Многие в Германии, и я в их числе, вначале с большим сомнением и скепсисом воспринимали эти идеи, но ныне они стали частью наших общих убеждений» — эти его слова из упомянутой речи на приеме в честь Эррио сильно отличались от того, что было им сказано по поводу Локарнского пакта всего два года назад. Впрочем, в политике постоянство взглядов никогда не бывало предпосылкой успеха. Наш герой, во всяком случае, никогда не стеснялся выступать то с одной, то с прямо противоположной точкой зрения на один и тот же предмет при условии, что разные высказывания будет разделять достаточный промежуток времени.

Политическая ситуация в Кёльне готовила ему в это время новое испытание. В ноябре 1929 года предстояли выборы нового состава городского собрания, которое затем должно было переизбрать бургомистра. Перспективы сохранить свой пост на новый срок представлялись Аденауэру отнюдь не столь уж очевидными. Он стал усиленно работать на свой имидж. Важно было, в частности, показать, что его знают не только в Германии, но и за рубежом. Весной 1929 года он посетил Лондон; это был, правда, неофициальный визит: Конрад решил проведать старшего сына Коко, который там учился. Но, например, в Амстердам осенью того же года он прибыл уже как официальный представитель Кёльна, эта поездка широко освещалась в прессе и, соответственно, стала неплохой рекламой для его избирательной кампании.

Главные усилия были сконцентрированы на обработке местных кёльнских политиков. Методика была обычная, опробованная еще во время истории с Мюльгеймским мостом; разница была, пожалуй, лишь в том, что на сей раз сеть была заброшена пошире, захватывая не только действующих депутатов, но и более или менее перспективных кандидатов, которые могли занять их место в новом составе собрания. Естественно, все оплачивалось из городского бюджета, но тогда это было общепринятой практикой.

Даже Герлингер, главный соперник Аденауэра на предстоящих выборах, не мог скрыть своего невольного восхищения виртуозной тактикой действующего бургомистра. «Он не забыл ни одного дня рождения, ни одной траурной даты.

Он спешил первым поздравить нужного человека с чем-нибудь приятным и первым выразить соболезнование по поводу какой-либо неприятности, он быстро и по существу отвечал на поступающие ему письма избирателей» — в устах непримиримого оппонента эти признания звучат особенно убедительно. В ход шли также небольшие презенты и обещание теплых местечек в городском управлении. Что касается техники частных бесед за бокалом вина, то ее применение распространялось даже на политических противников. Гостем бургомистра стал однажды и его главный конкурент Герлингер. Вспоминая об этой встрече, он сокрушенно заметил: «После нее я понял секрет политического успеха Аденауэра». Социал-демократ явно не ждал такого «теплого и дружеского» обращения со стороны того, кто обычно либо обливал его грязью, либо вообще предпочитал не замечать. Разумеется, Герлингер поспешил отметить, что он не дал себя обмануть, он понимал, что речь идет о сплошном лицемерии, что стоит пройти выборам, и все вернется на круги своя. Но, заметим, все это было сказано Герлингером намного позже, и наверняка на многих обходительные манеры Аденауэра оказывали нужное воздействие.

Ситуацию неожиданно осложнил мировой экономический кризис, начавшийся с краха на нью-йоркской бирже в «черную пятницу» 24 октября 1929 года. Как и предполагал Шахт, долларовая задолженность тяжелым камнем повисла на городском бюджете, поступления в который резко сократились, а расходная часть — прежде всего на выплату пособий безработным — столь же резко увеличилась. В полной мере эти тенденции еще не успели сказаться за то время — меньше месяца, которое оставалось до выборов, хотя в прессе успело появиться несколько критических статей о бургомистре. «Рейнише цейтунг» сравнила его с тиранами периода Возрождения типа Медичи, «Кёльнише цейтунг», говоря о нерешенных проблемах города, предпочитала не называть конкретно имени Аденауэра, но каждому было ясно, в чей огород целят выпускаемые стрелы.

Состоявшиеся 17 ноября выборы принесли следующие результаты: Центр получил 25 мандатов, на 4 больше, чем на выборах 1924 года; социал-демократы — 21 мандат, чуть больше, чем в прежнем составе собрания; коммунисты уменьшили свое представительство, их фракция сократилась до 13 депутатов; немецкая Народная и Демократическая партии вместе располагали теперь всего 10 мандатами, их союзники — либералы — еще тремя; восемь мандатов завоевали независимые кандидаты, и четыре места досталось нацистам.

Судьба кресла бургомистра буквально висела на волоске. Социал-демократы и коммунисты наверняка проголосовали бы за Герлингера. Аденауэр как кандидат Центра оказывался в меньшинстве: 25 против 34. Все зависело от того, удастся ли Аденауэру привлечь на свою сторону голоса депутатов от Народной партии, от демократов и от либералов. Как проголосуют нацисты, сказать было трудно, напротив, насчет независимых можно было почти с уверенностью предположить, что они не поддержат кандидатуру Герлингера.

Бургомистр в отчаянной попытке удержаться у власти пошел на крайнюю меру: он заявил, что отдает в пользу городской казны свои тантьемы, которые он получал как член совета директоров компаний «Рейниш-Вестфалише электрицитетсверке» и «Дейче банк» (соответственно 9200 и 10 700 марок в год). Читатель может возразить: ну какая же это крайняя мера — старшие дети к этому времени уже готовы были сами стать на ноги, без этих денег Аденауэр легко мог обойтись; надо, однако, знать, насколько трепетно наш герой относился к любому пфеннигу, попадавшему ему в руки, чтобы оценить масштабы жертвы, которую он решился принести на алтарь общественного блага.

Помогла ли эта жертвенность или что другое, но Аденауэр сумел набрать необходимое большинство. Правда, едва-едва: против него проголосовали только депутаты от социал-демократов, коммунистов и нацистов; остальные поддержали его; решающий голос за него подал его заместитель Бруно Мацерат, имевший мандат по должности. За Аденауэра было подано сорок девять бюллетеней, за Герлингера — сорок семь.