сказал Сенсио, возвращаясь с досье на Лантано; он вновь включил в комнате свет и остановил анимацию отрывка пленки. – Родился в 2002-м; следовательно, ему двадцать три. Так каким образом человек там может… – Он снова выключил свет. – Это не Дэвид Лантано.

– Его отец?

– Согласно досье, его отец умер еще до войны. – Под небольшой настольной лампой Сенсио изучал информацию, которую их корпорация собрала на Янси-мэна Дэвида Лантано. – Любопытно, что Лантано, судя по всему, тоже бывший танкер. В любом случае в один прекрасный день он вышел из руин Сан-Франциско, попросил убежища в одном из конаптов Рансибла. Попал, как водится, в берлинский институт психиатрического оружия. Миссис Морген обнаружила у него необыкновенные способности; порекомендовала принять его в Агентство на испытательный срок. Начал писать речи и занимается этим до сих пор. Блестящие речи, тут подчеркивается.

– Это именно он на экране, – сказал Уэбстер Фут, – и радиация убивает его. Так что из-за своей жадности, желания получить поместье он потеряет жизнь, а Агентство – блестящего спичрайтера.

– У него есть жена и двое детей. Значит, он не бесплоден. Они вышли из руин Сан-Франциско все вместе, маленькая семья. Очень трогательно.

– Вероятнее всего, они умрут вместе с ним. И года не пройдет. Прокрути-ка эту запись еще раз, мальчик мой.

Сенсио исполнительно запустил аппарат еще раз. Усталый бывший танкер по-прежнему плелся сзади. Два идущих человека ненадолго пропали, скрытые каким-то огромным, частично еще стоящим зданием; затем они снова появились в свете дня, цепочка лиди следовала за ними.

Внезапно Уэбстер Фут воскликнул, наклонившись вперед:

– Боже мой! Ну-ка останови.

Сенсио вновь остановил просматриваемый эпизод; фигурки людей замерли, где стояли.

– Не мог бы ты дать еще больше увеличения прицельно на Лантано? – попросил Фут.

Умелыми, опытными движениями Сенсио настроил систему увеличительных линз, подработал грубую, а затем точную фокусировку; фигура на экране – первого, более смуглого человека – выросла до таких размеров, что одна занимала уже весь экран. Один-единственный, без сомнения, юный и энергичный человек.

И Сенсио, и Уэбстер Фут смотрели на него во взволнованном и неловком молчании.

– Что ж, мальчик мой, – наконец прервал паузу Фут. – Это начисто опровергает теорию о воздействии радиации.

– Да, вот так он и должен выглядеть. Как выглядит сейчас. Его внешность совпадает с его официальным возрастом.

Фут сказал:

– В секретной части архивов оружия в Агентстве хранится какое-то оружие, связанное с путешествиями во времени; они пытались работать с ним, и в итоге получился ковш, который можно использовать для отправки предметов в прошлое. Доступ к нему имеет только Броуз. Но то, что мы видим сейчас, заставляет предположить, что Лантано получил в распоряжение либо исходное оружие, либо его модификацию, сделанную в Агентстве. Я думаю, нам бы очень не помешало установить постоянное видеонаблюдение за Лантано, если это в принципе возможно. Сможем ли мы каким-то образом установить камеру на одном из лиди, непосредственно приближенных к нему? Я понимаю, что дело рискованное, но если он ее и обнаружит, то самое большее – сорвет и уничтожит камеру, но не сможет доказать, кто установил ее туда. А нам всего-то и нужно еще несколько снимков; всего ничего.

Тем временем аппарат довел эпизод до конца и теперь жужжал вхолостую, а фигуры на экране вновь застыли. Сенсио включил свет; мужчины поднялись с мест, потягиваясь и размышляя.

– Какие именно несколько снимков? – спросил Сенсио.

– Его снимки, максимально пожилого возраста, до какого только он доходит в этих своих колебаниях, – пояснил Фут.

– Возможно, мы видели их. Уже.

– Но возможно, и нет. А ты знаешь, – сказал Фут, внезапно подхваченный порывом интуиции; тот буквально подмял его – никогда раньше он не являлся к Футу в такой силе. – Этот человек не белый; он негр, индеец или что-то вроде.

– Но ведь индейцев больше нет, – сказал Сенсио. – Вспомните ту статью, что вышла перед самой войной; программа этнического переселения на Марс вовлекла их практически полностью, и в первый же год войны они все и погибли, пока боевые действия велись на Марсе; а те немногие, кто остался на Земле…

– Ну, по крайней мере, этот точно здесь, – сказал Фут. – Так что вот так. Нам не нужно двадцать индейцев; нам нужен только один – пропущенный, я имею в виду.

Один из сотрудников лаборатории почтительно постучал в дверь кабинета.

– Мистер Фут, сэр. Доклад по тому портативному телевизору. Который вы поручили разобрать.

Фут усмехнулся.

– Вы разобрали его, и оказалось, что это стандартный довоенный цветной переносной телевизор модели «Филко 3-Д» с…

– Мы не можем его вскрыть.

– Как насчет рексероидного сверла? – Рексероид, материал с Юпитера, вообще говоря, мог просверлить что угодно. И одно такое сверло Фут держал в своей лондонской лаборатории как раз на подобный случай.

– Корпус предмета, сэр, тоже из рексероида; сверло вошло на четверть дюйма и застряло – материал корпуса затупил сверло. Другими словами, мы в минусе на одно рексероидное сверло. Мы заказали еще, но их придется везти с Луны; ближе просто нет. Нет ни у кого из Янси-мэнов, причем нет даже у Айзенбладта в Москве. Ну или есть, но они не хотят делиться; вы же знаете, что это за народ. Боятся, что если дадут взаймы…

– Не надо читать проповедь, – сказал Фут. – Просто продолжайте попытки. И кстати, я же видел этот корпус; он вовсе не из какого-то сплава – он пластиковый.

– Тогда там применен такой пластик, которого мы раньше никогда не видели.

– Это какое-то экспериментальное оружие, – сказал Фут, – без сомнения, из закрытых архивов Агентства, хотя не исключено и то, что кто-либо отрыл его в руинах. В любом случае разработанное в конце войны и никогда ранее не применявшееся. Неужели ты хочешь сказать, что не узнаешь немецкую точность при взгляде на нее? Это гештальт-махер; я абсолютно уверен. – Он со значением постучал себя по лбу. – Так говорит эта моя дополнительная шишка на лобной доле мозга. Доказать не могу. Когда вскроете машину, то сами увидите; аппарат, выдающий каплю крови, волосы, речь, мозговые волны, нити, отпечатки пальцев. – И еще, подумал он, автономный самонаводящийся дротик с цианидом. Первое и последнее; и более всего – последнее. – Вы пробовали нагрев, конечно?

– Не слишком большой. Примерно до 240; опасались, что если нагреем сильнее…

– Попробуйте до 350. И сообщите сразу, если она начнет менять форму.

– Есть, сэр. – Техник удалился.

Фут сказал:

– Им никогда ее не открыть. Это не рексероид, это термопластик. Но это хитрый немецкий термопластик, который размягчается ровно в интервале половины градуса; чуть выше или чуть ниже – и он тверже