Наверное, пушка и впрямь была не газовая и не травматическая, но выстрелить ее владелец так и не рискнул. Сообразил в последний момент, что здесь нужен калибр посерьезнее, – развернулся и тоже побежал.

Увы, заминка оказалась для него роковой. Носорог настиг бегущего через несколько метров, опрокинул. Из-под ног антрацитовой громадины раздался истошный вопль. Зверюга потопала дальше.

Рада увлеченно снимала происходившее на телефон. Когда носорог вломился в заросли, преследуя убегавших, она соскочила с мопеда, стремительно вскарабкалась на опрокинутую «буханку» и продолжила снимать оттуда.

Зрелище было фееричное, смотрел бы и смотрел, но я решил: хорошего помаленьку. И начал усаживать оцепеневшего, ни на что не реагирующего Властимира в машину. Здешняя мадмуазель Хомякова со мной не знакома, я для нее никто и звать никак, а вот отмороженность и странное чувство юмора при ней. Так что не стоит дожидаться, когда антрацитовая зверюга вернется.

Кое-как запихав Властимира в салон, я окинул взглядом поле боя. В зарослях что-то происходило, там раздавались вопли и активно колыхались метелки тростника, но подробности разглядеть не удавалось. Колян и водитель-забулдыга куда-то подевались. Возможно, поставили рекорд в спринте и успели перевалить вершину холма. Но скорее забились в придорожную канаву и отступали ползком, не высовываясь.

Из тростников прозвучал трубный рев, явственно свидетельствующий о фальшивом происхождении носорога: настоящие не умеют реветь на слоновий манер.

Ладно, разберутся без нас… Я наладился за руль «Матиза», когда Рада оторвалась от съемки и произнесла:

– Погоди, Дарк, сейчас вместе поедем. Больше ничего интересного не будет, он в какую-то бочажину провалился и увяз.

После этих слов мне захотелось повторить недавние действия Властимира: усесться прямо на дорогу, привалиться спиной к машине и закрыть глаза. А еще нестерпимо хотелось проснуться – где угодно, когда угодно, лишь бы в нормальном мире.

* * *

– Угощайтесь, – радушно предложила мадмуазель Хомякова. – Все равно ничего нет, кроме чая.

– Спасибо, – сказал Властимир и потянулся к стакану.

Останавливать его я не стал, но сам привычно воздержался.

Разговор происходил в хомяковском доме. Выглядел он нежилым, причем как снаружи (все окна прикрыты ставнями, огород зарос сорняками), так и внутри (электричество отключено, повсюду изрядный слой пыли). И никого из семейства, кроме Рады. Сидели при свечах, а самовар она вскипятила как в старину, на углях и еловых шишках.

Я заподозрил, что Хомяковы живут на два дома в полном смысле выражения, четверть века в этом мире, четверть века в нашем. И Рада, наверное, сейчас заглянула ненадолго, проверить, все ли в порядке с хозяйством. Ничем иным нельзя объяснить тот факт, что она знает меня как Дарка.

Если я прав, перспективы открываются заманчивые… Но начинать серьезный разговор я не спешил, дожидаясь, когда «чай» сразит Властимира. Знаменитый напиток не подвел, подействовал очень быстро: глаза у моего приятеля остекленели и вскоре он начал легонько похрапывать прямо за столом. Рада прихлебывала из своего стакана без видимых последствий, она привычная.

Эвакуировав Властимира на кровать, мы вернулись за стол.

– Спрашивай, – сказала Рада. – Вижу, как тебя от вопросов распирает.

Первым делом расспросил о своей семье: насколько Рада знала, с Нейей все в порядке, с детьми тоже. В мою гибель супруга не верит, официально же я числюсь пропавшим без вести, равно как и Соколов. Ихти и Импи при взрыве уцелели, отделавшись контузиями, но ничего не смогли рассказать о судьбе мужской половины экипажа яхты.

Затем меня одолели сомнения: а кого я, собственно, расспрашиваю?

– А ты – это точно ты? Не двойник, не проекция?

– У меня нет двойников и проекций. Я единственная и неповторимая. А еще умная, обаятельная, веселая и энергичная.

– Кстати, веселая и энергичная, ты не забыла о носороге? Не то выберется из болота на Ижоре, начнет плодить нездоровые сенсации.

– Какой еще носорог? У нас не Африка, носороги не водятся.

– Хм…

– Не водятся, не водятся… А на Ижоре вот что было.

Следующие две минуты я посвятил просмотру снятого Радой ролика. Действительно, встроенная в телефон камера никаких экзотичных представителей африканской фауны не зафиксировала. На дороге и в тростниках хулиганил и буйствовал черный «крузак»: опрокинул «буханку», гонялся за людьми. И он же провалился в топкую болотинку, увяз по самые фары. Но какова иллюзия… когда носорог, набирая разбег, протопал мимо меня, даже чувствовалось его дыхание. Или, наоборот, иллюзия хранится в памяти телефона? От мадмуазель Хомяковой и не такого можно ожидать.

– Что-то на Ижоре было еще… – вспомнил я. – Что-то я увидел под водой. Странное, непонятное… И не могу сообразить, что именно. У акул короткая память.

– Сейчас вспомнишь… – пообещала Рада.

– В голове копаться не позволю!

– Есть что скрывать? Так мне и без позволения недолго… Шучу. Пойдем, покажу свою коллекцию. Может, что и вспомнится.

Объектами коллекционирования служат самые разные биологические экспонаты. Бабочки и другие насекомые, птичьи перья и птичьи яйца, чучела животных и листья растений… Даже коллекции препарированных человеческих голов собирают некоторые дикие племена.

Рада Хомякова коллекционировала земноводных.

– Занялась амфибиофилией? – с ходу придумал я название для ее увлечения.

– Фу… звучит, как извращение. А я их ну ни разу не люблю.

Не любила, факт… Так не любила, что убивала при встрече. Все четыре экспоната, складированные в сарае, имели явные следы насильственной смерти.

Трое были похожи, как клонированные близнецы, – и ничем не отличались от уродца-поджигателя, вскрытого в Институте. Четвертая зверушка была незнакомого вида. Тоже амфибия, напоминавшая выросшего до рекордных размеров тритона. Вместе с тем имелось отдаленное сходство с «десантниками», перебитыми кархародоном. Длиной новая разновидность была около метра, включая хвост, мускулистый и сплющенный с боков.

Досадуя на отсутствие перчаток, я раздвинул губы четвертого существа. И не удивился, увидев два ряда мелких острых зубов. Похожие, только размером побольше, оставили немало отметин на шкуре моей акульей ипостаси.

– Это не местный мутант, – констатировал я. – У наших тритонов и саламандр зубы не растут.

– Тут не совсем зубы… Челюсть такая хитрая, как расческа, с костяными выступами. Их было два, я одного распотрошила для интереса.

– А ты не пробовала взять живьем, вступить в контакт, допросить?

– Бесполезняк. Сразу подыхают. И у них выспрашивать – это все равно что у ножика узнавать, кого им зарезать собрались. Ну что, ничего не вспоминается?