Хюррем не могла понять, почему у нее внезапно закружилась голова. Конечно, она пила вино впервые в жизни, но невозможно же потерять голову от маленького стаканчика? А может быть, голова у нее закружилась от волнения, от радости, от страсти? Почему у нее так пересохли губы?

Сулейман взял из чаши огромное красное яблоко и протянул его Хюррем. Когда девушка потянулась было за яблоком, падишах убрал ее руку и поднес плод к алым полным губам Хюррем. Когда яблоко коснулось ее губ, Хюррем охватила сладкая дрожь. Тело ее пылало. Она смущенно откусила маленький кусочек. Их глаза встретились. Они долго смотрели друг на друга. Сулейман, глядя на эти прекрасные глаза, пытался про себя сложить слова в рифму и составить стихотворный бейт. А Хюррем искала в глазах человека, которому предстояло стать ее первым мужчиной, свет любви. И в самом деле, когда же все произойдет? Кто сделает первый шаг? Может быть, падишах ждет, что она? Может быть, таков обычай? Екатерина об этом ничего не говорила. Вовсе не трудно быть недавно знакомыми, но вот неопытность в любовных делах очень мешала. Хюррем не любила это ощущение беспомощности, а неопытность не оставляла ей выхода.

Она сделала еще глоток вина. На этот раз довольно большой. А за ним, не отрывая взгляда от глаз Сулеймана, еще глоток…

– Постой, постой. Не надо так торопиться.

– Почему? Разве господин не хочет видеть меня опьяненной?

Падишах расхохотался.

– Нет, не хочет. Потому что он хочет услышать тот прекрасный голос, которому завидуют все соловьи мира.

– Но мне не на чем играть, – улыбнулась Хюррем.

Сулейман встал, ненадолго исчез за перламутровой ширмой и через несколько мгновений вернулся с маленьким сазом.

Хюррем обрадовалась, как ребенок, совсем забыв о том, что находится перед падишахом.

– Я очень рад, что тебе понравилось. Теперь это твое.

Хюррем осторожно взяла саз, который протягивал ей падишах, словно боясь сломать его тонкий гриф, и тихонько сказала: «Благодарю вас, повелитель».

– Ну теперь Хюррем есть на чем играть, так что мы ждем песню.

Она была так благодарна за подарок, что хотела поклониться ему в ноги, но Сулейман удержал ее и прижал хрупкое тело девушки к своей груди.

– Как ты думаешь, Хюррем Ханым, почему ты нам понравилась? Только тем, что ты веселая? Только своей красотой?

Девушка, не ответив, лишь сильнее прижалась к Сулейману и положила голову ему на грудь, а молодой падишах наслаждался ароматом ее волос.

– Есть еще одна такая же важная причина, из-за которой ты нам понравилась. У тебя гордый и непокорный нрав, ты всегда высоко держишь голову.

– С того дня, как я здесь, я давно забыла, что такое высоко держать голову. Когда мы встретились в первый раз, я видела только ваши туфли, а не ваше лицо, из-за того что стояла в поклоне, – прошептала Хюррем.

– Ты, как далекие неприступные вершины заснеженных гор. Ведь неприступные вершины никогда не склоняют голов, – тихо сказал он, взял девушку указательным пальцем за подбородок, поднял ее голову и посмотрел ей в глаза: – Ну что, Хюррем Ханым, сыграй и спой мне, пусть весь дворец тебя слушает.

– Какую мой повелитель хотел бы песню?

– Ну… пусть будет какая-нибудь про любовь.

Голос Хюррем полился по дворцу. Все раскрыли окна, приоткрыли двери, чтобы слышать ее. Наглухо закрыты были окна у одной лишь Гюльбахар. Будь в ее силах, черкешенка возвела бы высокие стены, лишь бы никогда не слышать этого голоса и не видеть ту, кому он принадлежал. Этот голос обжигал ее. Она пыталась заткнуть уши руками, но ничего не помогало. Голос проклятой московитки, которая украла ее мужчину, отца ее сына, не замолкал ни на мгновение.

Хюррем пела очень долго, Сулейман слушал ее очень внимательно, изредка глотая вино. Через некоторое время он встал, погасил светильники во всей комнате. Сейчас комнату освещало только пламя островерхого камина, от которого вместе с треском дров разносился вокруг приятный аромат.

Он медленно подошел к Хюррем, нежно взял из ее рук саз, отложил в сторону и притянул девушку к себе.

– Благодарю тебя, моя красавица… Я знаю, что заставил тебя вспомнить прошлое и страдать, но, когда ты поешь, я обретаю покой.

Он не дал ей ничего сказать. Взял девушку на руки… у обоих участилось дыхание. Губы их встретились. Долгие жаркие поцелуи заставляли обоих задыхаться. А потом снова и снова… Когда волна страсти захватила их, падишах, заключив свою наложницу в объятия, увлек ее на постель. «О мой господин! О мой господин!» – лепетала девушка, пока он покрывал ее губы поцелуями.

Хюррем порхала, как на крыльях. Ей казалось, что перед ней раскрылась какая-то дверь и она вошла в новый сияющий мир.

Ее тело все еще пылало от страсти при воспоминаниях о его ласках и поцелуях. «Пресвятая Дева Мария! – думала она. – Прости мне мой грех. Сулейман не верит в Иисуса Христа, но я сознаюсь в своем грехе. Я всего-навсего простая девушка, но в его руках я познала, что такое наслаждение. В его руках я таю, как воск, и горю, как свеча».

Когда губы Сулеймана целовали ее шею, Хюррем казалось, что кожу ее обжигает огнем. Колючая борода и усы падишаха кололи ей лицо. Его дыхание пылало жарче огня. Иногда он нежно прикусывал мочки ее ушей. Внезапно она вспомнила советы Екатерины: «Не сдерживайся, говори все, что хочется. Говори, стони, бормочи, умоляй, но не вздумай молчать. Мужчины любят женщин, которые днем молчат, а ночью говорят». Но Хюррем, даже если бы и захотела, не смогла бы молчать. Вначале она бормотала: «О наш повелитель, о наш повелитель!» Но ее женская интуиция говорила ей, что удовольствие, которое она получала от животной страсти, наружу должно вырываться только в самой изящной форме. Из губ ее полились легкие стоны. Хюррем отдалась потоку собственных чувств. Она тоже стала отвечать на поцелуи и объятия Сулеймана. На ее губах от легких его укусов появились капельки крови. Это распалило ее еще больше. Тело ее натянулось, словно лук. Она крепко обняла его. Он начал целовать ей грудь, и тут она не выдержала. Теперь она, не останавливаясь, стонала: «О мой господин, господин, господин…» Водоворот наслаждения захватил ее.

В тот момент Хюррем решила обо всем забыть. Теперь будь что будет. Теперь не было больше ни султана, ни его наложницы. Были мужчина Сулейман и Хюррем – женщина. Только и всего. И между ними происходило все, что должно происходить между мужчиной и женщиной. В постели не было места ни правилам, ни обычаям. Теперь нужно было следовать не им, а внутреннему голосу. Теперь нужно было идти только за своей страстью, куда бы она ни привела. В тот миг она отбросила все запреты…

Внезапно буря стихла. Оба лежали рядом, глубоко и медленно дыша. Сулейман поднялся и глотнул вина. Дал выпить глоток Хюррем.

«Так вот что такое страсть», – думала Хюррем. Ей казалось, что она совершила прогулку по звездам. Вот что такое страсть. До сих пор она не знала, что ее тело способно на такой ураган чувств. Каждой клеточкой его она по капле впитывала наслаждение, охватившее все ее существо, все ее сознание. Она нашла своими губами губы Сулеймана…