Эти существа не поддаются описанию, они не похожи ни на вампиров, ни на оборотней, ни на гоблинов, ни на вурдалаков. Совершенно неизвестный и поэтому невероятно пугающий вид.

– Уходите! – говорит она, потом добавляет: – Пожалуйста…

Вдруг то, что подкрадывается, ее послушается? Не то что мама с папой…

Вдруг оно и правда выполнит просьбу? «Вдруг, вдруг, вдруг…» – Мэлори лихорадочно строит предположения.

– Мэл! – окликают ее из темноты.

Мэлори вскакивает, по-боксерски сжав перед лицом кулаки, готовая дать отпор тому, кто выследил ее в дальнем уголке сада.

– Можно к тебе? – спрашивают ее.

Она чуть было не кричит «нет!», потом узнает отцовский голос.

– Папа, мне сейчас не до нотаций, – говорит она.

Она не видит его за деревьями, однако почти уверена: он улыбается в темноте.

– И я обещаю их не читать, – произносит Сэм Волш.

Сосновые ветви раздвигаются, в проеме на мгновение показывается закатное небо – бледно-оранжевый отблеск. Сэм Волш пролезает в укрытие, и их обоих снова поглощает темнота.

– Надо же, – говорит он, – неплохое местечко! А я и не знал, что здесь настоящий шалаш!

Мэлори уже считает шалаш своей собственностью. Это ее штаб, ее крепость, и вход разрешен только тем, кто с ней заодно.

– Я понимаю тебя, – говорит папа. – И то, о чем ты просишь, вызывает уважение! Честное слово!

Она сомневается – верить или нет. Правда понимает? И мама тоже?

– И почему мне тогда нельзя читать взрослую книгу?

– Можно. Сколько угодно. Хоть сейчас.

– Правда?

– Конечно! Можешь и сочинение написать. При условии, что напишешь и по школьной книге тоже.

– Зачем это?

– Затем, – отвечает папа, – что нужно учиться совмещать.

– Что совмещать?

– Можно соблюдать правила и находить для себя удовольствие. Некоторые говорят – нужно выполнять свои обязанности. Но, по-моему, обязанности – скучное слово. Лично я думаю, что, выполняя на первый взгляд бесполезную работу, ты многому учишься – очень многому. Я, например, кошу траву на лужайке. Думаешь, мне интересно косить каждую неделю? Тем не менее я доволен собой после выполненного дела, и еще у меня есть возможность подумать, пока я им занимаюсь.

– Но папа, пойми…

– Что?

– Я выросла из этой книжки!

– Тогда напиши лучшее сочинение в мире, а на следующей неделе напишешь еще одно – по маминой книге. Уверяю тебя: ты сразу до небес вырастешь в глазах миссис Кох.

Приближаются шаги. Кто-то идет по лужайке. Ветви еще раз расходятся, и Мэлори видит маму.

– Нашел, значит, – произносит Мэри Волш.

Она тоже залезает в шалаш. Мэлори рада темноте. Родители не видят ее глаз, ее смущения. В темноте можно высказать все, что думаешь и чувствуешь, и не беспокоиться о том, как ты при этом выглядишь.

– Холодно! – восклицает мама.

– Я буду спать здесь, – заявляет Мэлори.

– Да? А фонарик ты, надеюсь, захватила? – спрашивает мама.

Что-то касается руки Мэлори. Она сначала думает – мамина ладонь, потом понимает – это книга, взрослая, которую читает мама.

Мэлори берет ее в руки.

– Ты же понимаешь, мы никогда в жизни не будем запрещать тебе читать. Тем более хорошие книги.

– Спасибо, – говорит Мэлори.

Она сдерживает слезы – не желает показаться слабой.

Снова шуршат ветки.

На этот раз Шеннон.

– Ну что, Мэл, дальше заднего двора не убежала?

– Помолчи! – огрызается Мэлори.

Папа начинает смеяться. За ним мама. А потом и Мэлори. Она не хотела, а теперь не в силах остановиться.

– Я прочитала твою школьную книгу, пока ты пряталась, – говорит Шеннон.

– Она дурацкая! – восклицает Мэлори.

– Ты откуда знаешь?

И правда, Мэлори не знает…

– По-твоему, хорошая? – спрашивает она.

– Да нет, полная ерунда! – говорит Шеннон.

Они снова смеются.

Папа усаживается прямо на землю, усыпанную хвоей. Мама опускается рядом. За ней Шеннон.

Мэлори думает, что этих троих она рада пустить в свой штаб. И садится рядом.

Они сидят и разговаривают.

«Родитель всегда и везде разыщет своего ребенка, – думает Мэлори. – Даже если тот убежал. Даже если спрятался в темноте».

И несмотря на юный возраст, она понимает: этот жизненный урок останется с ней навсегда.

Мэлори просыпается.

Пахнет сыростью.

Первый порыв – открыть глаза.

Мэлори ощущает кожей холодный воздух. Значит, она на улице и глаза открывать нельзя.

Ветер овевает сомкнутые веки. Давно забытое чувство.

«Где я?» – думает она.

Поднимает руки – пустота. Вытягивает в стороны. Ощупывает землю под ногами.

Вдыхает сырость. Запах подвала.

Голова гудит – так раньше не было. Это не мигрень. Это от удара. И недостатка сна.

В довершение ко всему – нет повязки.

Мэлори встает на колени и выставляет вперед руки, готовая оттолкнуть всякого, кто приблизится.

Кто-то ведь поместил ее сюда.

Однако рядом никто не движется. Не дышит. Не говорит.

Мэлори доползает до земляной стены. Поднимается на ноги. Голова раскалывается. Встает на цыпочки, однако не дотягивается до края.

Голова кружится, ноги подкашиваются. Без повязки ей не по себе. Под открытым небом. Полная беззащитность.

Мэлори доходит до противоположной стены, снова пытается нащупать верхний край. Не находит.

Сыро. Сыро как в подвале.

Мэлори вспоминает знакомый голос на задней площадке поезда.

– Нет! – стонет она.

Слишком ужасно, чтобы быть правдой! Голос Гари… Сколько раз ей чудился его тягучий говор? Сколько раз он приходил к ней в кошмарах, окликал из-за двери и она просыпалась в холодном поту?

– Нет!

Хотя, похоже, да…

Мэлори трогает шишку на голове. Ее ударили. Там, на площадке. Это она еще помнит.

– Боже мой!

Том и Олимпия остались одни. В поезде.

И с каждой минутой отдаляются.

– Эй! – кричит она, потому что больше не может бездействовать.