уже вовсю пахло первой пыльцой распускавшихся почек, а в небе так звонко щебетали птицы. Настроение было каким-то легким и воодушевленным. Долгая и унылая зима закончилась, и хотелось тепла, света и веселья. Через несколько недель начнется посевная, вот только просохнут поля, и мои ученики покинут меня на всю весну, лето и осень. Грядёт пахота.

Да и мне расслабляться было некогда. С приходом тепла работы у меня прибавилось. У деревьев началось сокодвижение, и мне, как будущей травнице, необходимо было успеть набрать полезных соков. За эти холодные зимние вечера, я многое успела почерпнуть из книги бабки Ядвиги, и теперь с особым усердием начищала и намывала все баночки, скляночки, колбочки и горшочки, готовясь варить свои первые полезные снадобья и зелья. Конечно, зельями это назвать было сложно, по факту это были просто полезные отвары и настойки. Но я по-хулигански представляла себя настоящей колдуньей, которая занималась удивительным таинством ведьминского зельеварения. Как же это было по-детски. Особенно, когда я с высунутым языком и сосредоточенным видом пыхтела возле кипящего горшка с травами со словами: «чуфыр-муфыр», «крегс-пекс-фекс» и тому подобное. На моё хулиганство Казимир только закатывал глаза и качал головой. А меня же это веселило ещё больше.

Вчера мне исполнилось шестнадцать, и как сказал мой домовик, я стала девкой на выданье. И если в ближайшие год или два ко мне никто не посватается, то я стану перестарком, и шансов удачно выйти замуж не останется вовсе.

Как выяснилось, здесь дни рождения не отмечались вовсе, а праздновались именины, дни ангела, так сказать. Причем не просто дни ангела, а ближайшие ко дню рождения.

— Ведьмы существа языческие, — пояснил мне Казимир, — Так что тебе ближе отмечать день своего рождения, а не именины.

На том и порешили. Отметили в тесном кругу нечисти с терпкой рябиновой наливкой и калиновой настойкой. Помимо меня и Казимира к нам на огонёк заглянули Лукьян с Водогором, и веселье набрало обороты.

— Хорошая ты девка, Настя, — пьяно улыбнулся своим щербатым ртом Ведогор и, икнув, добавил, — Жаль, что ведьма.

— Да, — вздохнул Лукьян, — А то бы сосватали тебе кого из наших лоботрясов.

— Кого это ты моей хозяйке сватать собрался? — запальчиво спросил Казимир.

— Да хоть Ваську Ремизова, или Семёна Мурзина, — ответил тот, — А что, оба парни крепкие, да работящие.

— Нет, на неё оба Колобовых глаз положили, — отмахнулся Ведогор, — А Ванька парень дурной, он теперь не отвяжется.

— И Никитка туда же, знаю, видел, — утвердительно качнул головой мой домовик, — Всё возле калитки ходит, да вздыхает.

— А я не замечала, — удивленно выдохнула я.

— Да когда тебе, — отмахнулся от моих слов нечисть, — Ты ж вся в себе.

— У неё, знать, один кузнец на уме, — подколол меня Ведогор и лукаво подмигнул, отчего я стыдливо зарумянилась.

Мысли сами собой неосознанно перетекли на воспоминания об одном привлекательном великане. С Данилой я решила пока взять паузу. Мне необходимо было разобраться в себе, узнать лучше свои чувства, а не поддаваться внезапно вспыхнувшим эмоциям под воздействием убийственного коктейля гормонов подросткового организма. А вспоминая тот эпизод, когда я сама чуть не спровоцировала взрослого мужчину… Стыдобища-то какая! Ужас!!!

Теперь он меня старательно избегал, а я и не навязывалась сильно. Но в то же время понимала, что в отличие от меня, та же самая Любаша, например, всё это время не сидела сложа руки. Я то и дело видела нашу светловолосую красавицу рядом, и то, какие взгляды она бросала на кузнеца, мне однозначно не нравилось.

— Ты, хозяйка, по поводу Хворостова Данилы особо не надейся, — неожиданно спустил меня с небес на землю мой домовик.

— Это ещё почему? — удивленно поинтересовалась я у него.

— Так он же с семьёй живёт, для него слово отца и матери решающее, — многозначительно выдал Лукьян, чем ввел меня в некий ступор.

— Не поняла, — заторможено моргнула, — А при чём тут его семья? Он мужчина взрослый уже, самодостаточный, к тому же вдовец.

— Так-то оно так, хозяюшка, — замялся мой домовой, — Но своего дома он не имеет, а живет в родительском, в родовом доме их семьи. Его отец после смерти деда стал главой, он-то и решать будет.

— А при чём тут их дом и его глава? — продолжала недоумевать я, к чему клонит Казимир, — Он же свободный человек, не крепостной и не раб. Волен сам распоряжаться своей судьбой.

— Эх, девонька, — вздохнул банник Ведогор, — Ничего-то ты не понимаешь. Он же сын единственный, и помимо него у него еще трое девок-сестёр малолетних. Девки в возраст войдут, да замуж выскочат, а у Хворостовых хозяйство не малое, почитай одно из самых больших не селе после Колобовых.

Я нахмурилась, но со всем вниманием вперилась взглядом в нечисть.

— Мать у них хворая, руками и ногами мается, — посмотрел на меня Лукьян с сомнением во взгляде, а потом добавил, — Так вот на невестку и весь расчёт.

О, как! Я даже дар речи потеряла, а Ведогор, видя моё замешательство, продолжил:

— Мне тут их банник шепнул, что у Данилы с отцом был серьезный разговор. И тот сыну строго настрого запретил в твою сторону смотреть.

Я продолжала заторможено моргать, обалдевая от сложившейся ситуации. Это что же получается, у нас с ним ещё нет ничего, ни коня ни воза, а они уже внутри семейства всё обсудили и даже запреты поставили. Без меня меня женили и развели, получается.

— Погодите, — прервала я своих гостей, — Эти люди меня совсем не знают. Я даже и словом с ними не обмолвилась ни разу. Чем могла я им не угодить?

— Так говорю же, что мать их хворая, на сколько её хватит не известно, а хозяйство большое и хлопотное. Поэтому они сильно сомневаются относительно тебя.

Мои брови неосознанно поползли вверх, хмель как рукой сняло.

— Сомневаются? Что значит сомневаются? — рассердилась я и почувствовала, как кончики моих пальцев стало покалывать.

— Они в жены Даниле прочат Любку, Архипа старшую дочку, — продолжил добивать меня Ведогор, — А Любашка девка крепкая, здоровая, да работящая.

От упоминания о пресловутой Любаше меня аж передёрнуло.

— Это мы ещё посмотрим! — с вызовом выпалила я и, подхватив с лавки свой платок, накинула его на свои плечи и выскочила из избы.

— Вот и посидели, называется, отметили, — послышалось удручённое ворчание Казимира, — Вот кто тебя за язык тянул? Какого лешего ты кузнеца вспомнил?

— А что я? Я ничего, — оправдывался банник, — Я ж чистую правду. А кто ж ей ещё глаза откроет, ежели не мы? Почитай ближе нас и нет у неё никого.