Калеб помнил Бобби. Нечесаные патлы, фланелевая рубашка, ровесник Реджины. Учась в школе, он втихаря угощал приятелей пивом за гаражом отца.

— Хорошо. Перед тем как ехать к Бобби, я загляну к Джорджу, чтобы узнать, не согласится ли он удовлетвориться оплатой, вместо того чтобы выдвигать обвинения. Мне все равно ехать в ту сторону, надо встретить паром.

Эдит окинула его внимательным взглядом поверх очков.

— Собираетесь в дорогу?

Калеб выдавил улыбку.

— Я хочу показать фотографию Мэгги на пристани.

В который уже раз.

Он и сам понимал, что хватается за соломинку. Впрочем, особого выбора у него все равно не было. Он передал фотографии и описание Мэгги в офис шерифа и управление полиции штата, а в результате получил полный ноль.

— Мне казалось, вы говорили, что капитан не узнал ее, — заметила Эдит.

Капитан не узнал. Его экипаж тоже.

— Может быть, кто-нибудь другой сумеет это сделать, — сказал Калеб.

Турист, строительный подрядчик, домохозяйка, возвращающаяся с материка, куда она ездила за покупками на неделю. Эдит пожала плечами.

— Да, кстати, чуть не забыла. Звонила Паола Шутте из агентства «Айленд риэлти».

Калеб молча ждал. Он уже прошерстил все записи агентства о сдаче жилья внаем. Маргред в них не было. Как и Маргарет, впрочем. Никто не бронировал помещения для отдыха на острове ни три недели, ни три дня назад. Но, может, Паоле все-таки повезло больше, чем ему.

— Она подготовила список, о котором вы просили, — продолжала Эдит. — Владельцы недвижимости, которые сдают ее внаем самостоятельно.

Оказывается, не так уж ей и повезло. Хотя пригодится любая ниточка, любая зацепка.

— Отлично. Передайте, что я очень ей благодарен.

— Приберегите свою благодарность для другого раза, — язвительно заметила Эдит. — Это ее собственный «черный список». Паола Шутте охотится за любой незарегистрированной собственностью на острове.

— Это ее работа, — возразил Калеб. — Нельзя же винить человека только за то, что он хорошо делает свою работу.

Эдит окинула его еще одним многозначительным взглядом поверх очков.

— Кое-кто не знает меры и не умеет вовремя остановиться.

Калеб криво улыбнулся.

— Полагаю, вы правы, — пробормотал он и отправился встречать четырехчасовой паром.

* * *

Птицы появились, когда Маргред вытирала столы после обеденного наплыва посетителей.

Она выпрямилась, держа в руке мокрую тряпку, и стала смотреть, как они кружат над гаванью, ослепительно белые на голубом. Птиц было неожиданно много. И сердце ее воспарило и полетело к ним на крыльях легкого бриза.

Ей нравилось работать на открытой террасе ресторанчика. Причем не только потому, что отсюда открывался вид на море и она могла улизнуть от звона кастрюль и Антонии, громогласно распоряжавшейся на кухне. Она любила смотреть, как загорает на подоконнике Геркулес, похожий на тюленя, нежащегося на солнце, или как Ник, высунув от усердия язык, раскрашивает картинки в детской книжке.

Почти семьсот лет она прожила в одиночестве, отдельно даже от своего партнера. Поэтому не уставала изумляться и поражаться тому, какие отношения существуют между людьми. Они жили совсем недолго, но при этом все время были заняты самыми разнообразными делами и заботами. Ей нравились рыбаки, с шумом вваливавшиеся в ресторан, загорелые, продубленные солнцем и ветром и усталые, пахнущие потом и морем. Ей нравились пожилые женщины, осторожно устраивавшие свои располневшие, удобные тела на мягких сиденьях, и семьи, выстраивающиеся в очередь за водой в бутылках и мороженым. Ей нравились молодые мамаши, которые обменивались советами и наставлениями за фруктовыми салатами и чаем со льдом, в то время как их отпрыски пускали слюни в колясках и посасывали свои кулачки.

Она смотрела на них, этих малышей, и ощущала тоску, странную сосущую пустоту в животе, которая не имела ничего общего с голодом или вожделением.

Она никогда не была беременна. До сих пор она даже ни разу не видела ребенка в человеческом облике.

Большинство селки предпочитали производить детенышей на взморье, а потом жили под волнами, пока молодежь не подрастала до наступления Обращения. Или, по крайней мере, до тех пор, пока не приходила пора отнять их от груди, после чего они уже могли выживать самостоятельно.

Малыши еще более зависимы, нежели щенки или детеныши тюленей, думала Мэгги, глядя, как очередная мамаша бережно пристраивает свой сверток на заднее сиденье автомобиля. Беспомощные. Бесполезные, со своими маленькими жадными пятипалыми ручонками, яркими, блестящими глазенками и широкими беззубыми ртами.

К ней вдруг пришло обескураживающее понимание того, что и она хочет ребенка. Носить под сердцем свернувшийся клубочком маленький комочек с зелеными, как морская даль, глазками… Грудь у нее наливалась тяжестью от таких мыслей. И становилась болезненно чувствительной.

Мамаша подхватила на руки пластмассовую раковину, в которой агукал ее детеныш, и крикнула Реджине, возившейся за прилавком:

— Увидимся, Реджи!

Реджина помахала рукой в ответ. На груди ее колыхнулся маленький крестик с распятым Христом.

— Пока, Сара.

Высокий мужчина, ожидающий сдачу, пошевелился, и его бумажный пакет зловеще зашуршал. Что-то в этом звуке показалось Маргред знакомым, ее обнаженных нервов как будто вновь коснулась чья-то злая воля. По коже у нее пробежали мурашки.

Но она слишком увлеченно наблюдала за ребенком и мамашей, сражавшейся с тяжелой входной дверью, чтобы обратить внимание на свои ощущения.

— Вы забыли сумку!

Мэгги подхватила со стула матерчатую сумку, в которой находились таинственные детские штучки, и протянула ее молодой женщине.

Упс! — Женщина толкнула дверь бедром и ловко перебросила корзинку с ребенком на другую руку. Малыш весело болтал в воздухе маленькими ножками в крошечных носочках.

— Если хотите, я могу проводить вас до машины, — предложила Маргред.

Сара улыбнулась.

— Это было бы просто замечательно!

Маргред придержала для нее дверь и помогла поднести сумку. И когда она стояла на тротуаре и смотрела вслед машине, увозившей женщину и ребенка, в груди у нее поселилось иррациональное чувство утраты.

Серебристая дорога, полоска яркой травы и ряд крутых островерхих крыш вели к гавани. Там с темно-синей груди океана ввысь поднимались темные мачты и белые паруса. Ветер доносил запахи рыбацких лодок, рыбы, топлива и крики чаек, следовавших в кильватере за небольшими суденышками.

Их слишком много, чтобы сосчитать, думала Маргред, глядя, как птицы кружат над гаванью. Они взлетали в небеса и опускались до самой земли, следуя прихотям воздушных вихрей. Они метались, оглашая окрестности криками, словно искали что-то.