– Все в порядке? – тихо спрашиваю я.

– Да, – отвечает она. Но мне кажется, что это не полный ответ.

– А если откровенно?

– Хорошо.

Я глажу ее по руке, от запястья и до плеча, просто чтобы снова почувствовать ее кожу.

– Тебе меня не напугать, Зенни-клоп. Я никуда не денусь.

«Никогда» – это следующее слово, которое мне хочется сказать.

Но я его не произношу.

– Думаю… – Она откашливается и теребит простыню. – Я думала, ты собирался заняться со мной сексом сегодня вечером. Типа мы заберемся в постель, и все начнется. И я была готова к этому, но вдруг почувствовала себя такой глупой и незрелой. Как будто ты захотел бы трахнуть меня в этой пижаме с Винни Пухом, и ты, возможно, даже передумал после того, что мы делали сегодня вечером, может, я сделала что-то не так, или была противной на вкус, или должна была…

Я целую ее, заставляя замолчать.

– Я прямо сейчас докажу тебе, что ты прекрасна на вкус, – бормочу ей в губы. – Я проведу всю ночь, прижавшись ртом к твоей киске.

– Но…

– Ты правда считаешь, что можешь что-то сделать, чтобы я перестал отчаянно хотеть трахнуть тебя? Я практически кончил, когда ты рассказала мне о своем друге, плюшевом мишке. Я умираю от желания трахнуть тебя в этой коротенькой пижаме студентки, хочу трахнуть тебя в твоей комнате в общежитии, хочу, чтобы ты была неловкой и неопытной. Я хочу тебя такой, какая ты есть, Зенни. Ты очень молода, и я отправлюсь за это в ад, но таково положение вещей.

В ответ она лишь ахает. Но я думаю, что это хороший знак, потому что в данный момент она трется своей киской о мое бедро, как жаждущая ласк кошка. Мне даже кажется, она и сама не осознает, что делает это.

«Я этого не переживу», – думаю я. Впереди лишь первая ночь, а у меня уже вот-вот случится сердечный приступ от того, насколько она сексуальна.

Я продолжаю:

– Мы не спешим с сексом, потому что ты моя.

– Но только на месяц…

Я рычу в ответ на ее слова, и она замолкает. И начинает еще сильнее тереться о мое бедро.

– Потому что ты моя, – твердо повторяю я. – И поскольку ты моя, я хочу насладиться тобой.

– А ты бы так поступил, если бы это было по-настоящему?

Если бы это было по-настоящему… Я уже ненавижу каждое напоминание о том, что это такое. Проект «Сомнение». Привал по дороге к тщательно обдуманному самопожертвованию.

– Разве это все не кажется тебе настоящим? – спрашиваю и всем своим существом надеюсь, что она не слышит уязвимости в моем голосе.

Она находит мою руку в темноте.

– Кажется.

– Тогда ты моя, Зенни-клоп. И мы будем делать то, что я скажу.

– Хорошо, – шепчет она. – Я тебе доверяю.

И я решаю, что на сегодня разговоров вполне достаточно. Ныряю под одеяло, чтобы позаботиться о той ее части, которая так мило терлась о мою ногу, а потом обнимаю Зенни, пока она не засыпает. В груди разрастается вновь обретенная удовлетворенность, пока еще неуверенная и шаткая, и я тоже проваливаюсь в сон.

XVI

– Это нелепо, – говорит Зенни. – И вредно для окружающей среды.

Наступило утро, и я везу Зенни на занятия. Взглянув на нее, вопросительно выгибаю бровь.

– Я знаю, что ты говоришь не о моем прекрасном немецком автомобиле.

– Я говорю об этом безумном плане, согласно которому ты отвезешь меня в колледж и попросишь кого-то перегнать мою машину на парковку общежития… после того, как они отвезут все эти пожертвования в приют.

– Мне все равно нечем было занять моего помощника.

Она вздыхает, но когда я украдкой бросаю на нее еще один взгляд, то замечаю в окне отражение улыбки, которую она пытается сдержать.

Я даже не утруждаюсь скрыть свою собственную улыбку.

– Мы решили, что все будет по-настоящему. Помнишь? Вот что происходит, когда отношения настоящие. Я не хочу быть вдали от тебя ни на минуту больше, чем это, мать твою, необходимо.

Теперь она не может скрыть своей улыбки, хотя не поднимает головы.

– Ты смешной, – повторяет она.

– Так и есть. А знаешь, кто ты?

– Кто?

– Моя, Зенни-клоп. Моя без остатка.

Сейчас она смотрит на меня, и в свете августовского утра ее глаза кажутся более медными, чем обычно.

– Да, – тихо отвечает она. – Это так.

Сегодня утром мы проснулись и целовались целых сорок пять минут, прижимаясь друг к другу, как подростки, пока она не кончила на моем бедре. А затем она наблюдала своими огромными сонными глазами, как я стянул с нее пижамные шорты, намотал их на кулак и трахал ими свой изнывающий стояк. После того, как я окрасил Винни Пуха и его горшочек с медом густыми струями спермы, она умоляла меня засунуть в нее пальцы и всего через минуту кончила. А потом, пока мои пальцы все еще были покрыты ее соками, я протянул ей ручку с бумагой и велел записать свое расписание вместе со списком того, что ей нужно из комнаты в общежитии, чтобы она могла остаться у меня на месяц.

– Ты снова командуешь? – спросила она, взяв ручку. Она была обнажена ниже пояса, соски затвердели, а бедра еще дрожали от последнего оргазма.

– Хочешь назвать меня мудаком? Хочешь, чтобы я остановился? Я сделаю это, как только ты скажешь, милая.

Она в недоумении качает головой.

– Да поможет мне Бог за мои слова, но продолжай, Шон. Мне это нравится. И считай меня своей новой соседкой по комнате.

* * *

Даже Чарльз Норткатт, находящийся в моем кабинете, когда я вхожу, не может испортить мне настроение, хотя чертовски близок к этому. Я действительно ненавижу его.

– Счастливой пятницы, – говорит он, сидя за моим столом. Придурок. – Я просто хотел сообщить тебе, что мой помощник услышал от Трента, что ты вынюхивал информацию о моем графике.

Черт побери, Трент. Болтун – находка для шпиона.

Норткатт улыбается мне так, как, на мой взгляд, улыбался бы директор лесозаготовительной компании, осматривающий сосновый бор, прежде чем отдать приказ о его спиливании.

– Это ведь не имело никакого отношения к хорошенькой маленькой монахине?

Я бросаю свою кожаную сумку на низкий диван для клиентов напротив моего стола, а затем подхожу к Норткатту.

– Ты занимаешь мое место, – спокойно говорю я.

– Шон, Валдман уже назначил меня ответственным за монахинь. Ты не можешь это контролировать.

Я сожалею, что проявил перед ним интерес к сестрам, ведь это единственная причина, по