– А мальчик? – просипела сухим горлом Катька.

– У мальчика тоже сложится все хорошо.

– Я не хочу без тебя, Тим, – сипела шершавым горлом Катька. – Я не умею и не хочу без тебя!

– Я всегда рядом, Кошка, где бы я ни был, я всегда с тобой. Ничего не изменилось, мы родные люди, и это навсегда. Мы прояснили наши отношения и ожидания, и это хорошо, убрались недоговоренности и глупости. И ты не обольщайся, никакому козлу я тебя не отдам. Самолично стану проверять и наводить справки о каждом твоем мужике. И не спеши во все тяжкие от обиды и назло кидаться, выпорю за глупость.

– Тим, все плохо! – хрипела Катька.

– Все нормально, Кошка. Это просто жизнь. Ну, вот у нас с тобой такая сука жизнь.

Он что-то еще говорил, шептал ей успокаивающие слова, и Катька проваливалась в его голос, как в исцеляющую воду, пока не заснула у него на коленях.

Тимофей отнес ее в кровать, раздел, уложил, накрыл одеялом. Но ничего этого она не чувствовала, спасаясь от горя в обморочном сне, и не слышала, что Тимофей с Надькой до самого утра занимались любовью, скрипя железной койкой, и как он ушел утром, поцеловав спящую Катьку на прощание в лоб.

Он приезжал только к ней, Катерина была его домом и семьей, в любой выдавшийся отпуск и увольнительные – домой. К Катерине.

Давно обзаведясь сотовыми, они болтали часами и письма писали регулярно. Куда и зачем посылала его родина, для Катерины оставалось тайной, военно-стратегической тайной, о которой права не имел распространяться Тимофей. А она и не спрашивала, иногда скупо и зло сам рассказывал, но без точных дат и мест действия.

Доставалось ему.

После того его приезда в лето первого курса их отношения, пройдя через очистительную боль, стали глубже, откровенней, чище, так Катерине чувствовалось. Она только потом поняла, что он очередной раз спас ее и защитил от разрушения, отказавшись от совместной жизни.

Их обоих спас.

Вот только предсказанной тогда Тимофеем влюбленности в принца и желания Катерина Воронцова так и не испытала.

До недавних пор, когда посмотрел на нее обещающим взглядом Кирилл Степанович Бойцов, а честнее, еще раньше, когда копал могилку Петруше и она не могла оторвать глаз от его сильных больших ладоней.

Но если это и есть интерес – желание – влюбленность, то ну их к лешему!

Переживания такие!

И что, скажите на милость, за ерунда, если она который день думает об этом и все отделаться не может от его глаз, многозначительно смотрящих?

И растормошил, растревожил, и она все вспоминает, вспоминает жизнь свою, Тимофея и, замирая, гадает, что же дальше.

Умученная навязчивыми мыслями Катерина часов до одиннадцати все маялась, словно пятый угол спокойствия искала, выпила литры чаю, заливая думы непонятные, раз сто принималась за статью в журнале, каждый раз потряся головой, сдвинув брови от приказа сосредоточиться, не помогало, фильмец какой-то посмотрела, забыв вникнуть в суть происходящего на экране. Играла сама с собой в обманку и понимала это, уговаривая забыть, как навязчивый мучающий и пугающий сон, все недосказанное, предполагаемое, обещанное только ее воображением.

В начале двенадцатого ночи, заставив Катерину подпрыгнуть от неожиданности, прозвучал звонок в дверь.

С бутылкой шампанского, фруктами и коробкой конфет в руках на пороге стоял убийца тишайшего жизненного спокойствия доктора Воронцовой господин Бойцов.

– Катерина Анатольевна, я бы хотел выразить глубокую благодарность за вашу помощь и участие.

– Взяток с родственников пациентов не беру! – весьма недовольно и холодно отказалась Катерина, не делая ни одного движения, которое хоть отдаленно можно было бы расценить как приглашение войти.

– Я настаиваю, – требовательно, с нажимом, недовольно сказал Бойцов, как на сатисфакции настаивал.

И сам себя, в раздражениях, пригласил войти, слегка отодвинув локтем с дороги зазевавшуюся от такого напора и нападения Катерину, и прошел в кухню. Свалил на стол принесенные дары и приступил к открыванию шампанского с тем же упрямым недовольным выражением лица.

– Где у вас бокалы? Выпьем за Сонино выздоровление.

Катя смотрела, мучимая выбором, что делать – выгнать к чертовой матери за такое беспардонство, обложить нелитературно, или наплевать и выпить шампанского, или предложить ему изложить истинную цель своего прихода.

Все варианты были опасны, как на мину пехотную наступить – любое движение, и…

Катерина, так ничего и решив, стояла, молчала, размышляя, что все-таки сказать.

– Так, понятно, – резюмировал Бойцов, смотревший на нее в ожидании ответа на простой, казалось бы, вопрос.

Поставил бутылку, бросил пробку на стол, сделал шаг к Катерине, а со вторым его шагом она вся оказалась в его руках.

И поцеловал.

Атака, конечно, была стремительной, но не то чтобы совсем неожиданной.

Она неизвестное количество раз представляла себе этот поцелуй, их первый поцелуй, и гадала, как это будет?

Кроме того, единственного тестового и злого поцелуя с Тимофеем в ее жизни никаких иных не случалось. Попыток со стороны мужчин предпринималось несчетное количество, но она их, как говорил Тим, «вычисляла на подходе» и умело останавливала. А потому что неинтересны они ей все были и не звенело ничего внутри.

А вот с Кириллом…

Все другое. С самой первой встречи – интерес, интрига, ожидание и честно-честно – желание! Она хотела его, понимала это, ее непреодолимо тянуло к этому мужчине!

Ей бы осмыслить, подумать, порадоваться, что состоялся их первый поцелуй, как она и собиралась, представляя его себе!

Какое подумать?!

Катерина и представить не могла, что простое соприкосновение губ способно вызвать ТАКОЙ отклик всего тела!

Дышать, думать, смешно сказать, осмысливать что-то там она перестала одномоментно. Ничего она не соображала, только чувствовала, как растекается жаром по телу волна наслаждения, требуя большего, как подгибаются коленки, расплавившись, и потребность прижаться, раствориться в этих волнах поглотила весь разум.

И рвалось куда-то тело, непонятно и странно!

– Ты не умеешь целоваться, – оторвался от нее на миллиметры Кирилл.

Когда он говорил тихим проникновенным голосом, его губы еле-еле касались ее губ, щекоча, посылали через кровь электрические заряды по всему телу, стучавшие барабанчиками в кончиках пальцев.

– Я очень сообразительная и быстро учусь, – не открывая глаз, плывя куда-то в кольце его рук, уютно устроив голову в его ладони, ответила Катерина.

– Учись, – медленно растягивая звуки простого слова, превращая его в магическое, позвал за собой Кирилл.