– Опять шампанское? Да я там сопьюсь!

– А ты думала, легко в Кремле службу нести? Бывало, так на этих фуршетах по долгу службы нажрешься… Водка поперек горла, а – надо! Работа! Зинаида Петровна, правда, все никак этого не понимает. Я ей втолковываю: как я могу не пить, когда тост за величие России произносят? Сволочь какая-нибудь сразу углядит и донесет, что Каллипигов за будущее России пепси-колу дул? И прощайся с государственной службой! Но Зинаиде Петровне хоть кол на голове теши по этому вопросу.

– А на фуршете как себя вести? – перебила Люба.

– На фуршете полагается есть стоя. У тебя, положим, всего две руки, а ты изволь в них держать тарелку, вилку, фужер, бокал да еще вести государственную беседу. Но я тебе по-родственному подскажу: тарелки можно ставить на рояль. Гости обычно как рояль увидят, так всем гамузом к нему и кидаются. Но рояля, насколько я помню, там нет.

– Что же делать? – расстроилась Люба.

– Камин ищи! На камин тоже можно тарелки пристраивать.

– Хорошо, – обрадовалась Люба. – А вообще-то обидно! Опять все не для инвалидов. Стоя есть. Как я могу стоя есть? Или в руках тарелки держать. Как безрукий Паша это сможет делать?

– Чего ты, Любовь, хочешь? Служба государственная такая. Там и здоровые-то не все выдерживают, падают после этих фуршетов без задних ног. А ты хочешь, чтоб инвалиды эдакое напряжение выдержали? Что тебе еще рассказать?

Люба пожала плечами.

– Ты на выписку сейчас? – спросил Каллипигов.

Оглядев в последний раз палату, Люба выехала в коридор. Каллипигов заботливо вышагивал рядом.

– А-а, Любовь Геннадьевна, – приветливо встретил Любу главврач. – Поправились? Вот ва ши документы. Что я могу сказать? Под пули в ближайшее время не бросайтесь, поберегите себя и будущего ребенка. Беременность мы вам сохранили, это была самая сложная задача. Так что рожайте на здоровье, на крестины зовите: с удовольствием придем всем коллективом! А пока отдыхайте, больше проводите времени на свежем воздухе, особенно около воды, питайтесь полноценно. Да что я вам рассказываю, вы женщина грамотная, сами знаете, что нужно вашему ребенку.

Люба вздрогнула.

– Вы уверены, что я… что у меня родится ребенок?

– Куда он денется! – бодро заверил доктор. – Вероятно, придется делать кесарево сечение. Но вы не переживайте, операция эта отработана, все будет хорошо!

– А вы можете сказать, когда он родится?

Доктор заглянул в выписные бумаги, приподняв очки на лоб.

– Срок четыре-пять недель, беременность длится сорок недель, значит, где тут у нас календарь?

– Спасибо большое, я сама подсчитаю, – поблагодарила Люба, положила на колени документы и выехала в коридор.

Когда она с помощью Каллипигова оказалась на крыльце, там ее уже поджидали родители и Николай.

Все сели в машину Николая и поехали в дом, огороженный металлической оградой.

Там вовсю шел ремонт.

Хотя Николай уже рассказывал Любе, что через два дня после ее встречи с Путиным к дому подъезжала комиссия, а еще через пару дней прибыла бригада рабочих, Люба не ожидала, что здание за это время так преобразится. Внутри еще шли работы, но крыша уже была покрыта вишневой черепицей, в окна вставлены стеклопакеты, а наружные стены оштукатурены и выкрашены в приятный для Любиных глаз цвет: кофе «три в одном».

Внутри солидно занимались делами ее друзья: Анжела и Кристина, повязавшись платками, отмывали побелку, горбатый Федя ворочал с рабочими козлы и доски, лишь Паша бездельничал, плясал вприсядку, с придыханием подсчитывая количество лихих коленец.

После обеда, который приготовила на всю ораву Надежда Клавдиевна, Люба объехала оба этажа и с восторгом обнаружила, что на лестницах проложены металлические уголки для колясок, дверные проемы – широкие, порогов нет вообще. В правом крыле дома Люба нашла выложенную свежим кирпичом шахту для лифта.

– Откроем в доме музыкальную школу для инвалидов, студию звукозаписи для людей с ограниченными возможностями или театральную студию для даунов вроде Кристины, – мечтала Люба.

Любины дни шли по установленному распорядку: утром она вместе со всеми занималась ремонтом, после обеда ехала на уроки к Сталине Ильясовне, затем в студию и вечером – в ночной клуб.

В свободную минуту Люба воспитывала Васю, учила его, как вести себя на приеме в Кремле.

– Деньги не просить, «рахмат» не говорить, – звонко отзывался Вася на вопрос Любы «Повтори, чего нельзя делать в Кремле?» и вырывался из ее рук.

24 июня в девять тридцать прибыл черный правительственный лимузин. Первым в машину сел Николай. Вася, наряженный в новенький смокинг фабрики «Салют» (особый восторг у Васи вызывали атласные отвороты и галстук-бабочка), забрался внутрь без шалостей и веселых призывов подать рубль. Последней водитель разместил Любу.

На Любе был костюм салатового цвета, на руке сверкали путинские часы, на плече висела сумочка цвета топленого молока, на тощих ногах переливались колготки, новенькие туфли утюгами сидели на ступнях.

– Красавица моя! – утерла слезы Надежда Клавдиевна и тайком перекрестила отъезжающую машину.

Как во сне въехала Люба в Кремль и с помощью крепких молодых мужчин, везущих ее коляску, оказалась в Георгиевском зале, на ковровой дорожке.

– Когда на дорожку вступит Владимир Владимирович, езжайте ему навстречу, чтобы встретиться посередине, – предупредили Любу.

– А если не на середине? – заволновалась Люба.

– Уж постарайтесь. Не волнуйтесь! При встрече вы можете приветствовать президента легким наклоном головы.

Но когда Путин пошел навстречу Любе со своей обычной слегка смущенной улыбкой, она вдруг перестала дрожать и обрела наконец-то некоторую ясность мыслей.

– Здравствуйте, Любовь Геннадьевна, очень рад вас видеть.

– Здравствуйте, Владимир Владимирович! – сказала Люба.

– Как себя чувствуете?

– Отлично!

– Тогда сначала – небольшая экскурсия по Кремлевскому дворцу. Думаю, вам будет интересно.

– Путин, дай денежку! – весело сказал Вася, выставив двупалую руку. – Рахмат!

Люба сделала зверские глаза.

– Я так понимаю, это тот самый Василий, способный к пению? – засмеялся Путин и пожал протянутую клешню. – А тебя, Василий, уже в музыкальную школу-интернат записали, ты об этом знаешь?

– Не пойду я в интернат, там бить будут.

– Кто тебя там бить будет?

– Воспитатель.

– Это ты брось! В этой школе педагоги детей не бьют.

– А ты откуда знаешь? – упорствовал Вася.

– Я тебе обещаю: бить не будут, – заверил президент. – А если кто тронет, мне сообщи, я лично приду разберусь.