«Ничего подобного! – воскликнула коляска. – Того психического, который стрелял, уже ликвидировали, насмерть!»

«Не может этого быть, – снова твердо возразила Люба. – Должно быть какое-то следствие, суд?»

«Теперь я на очереди, – скорбно произнесла коляска и опасливо оглянулась. – Смерти я не боюсь. Смерть не страшна, с ней не раз я встречалась в боях! Но как ты без меня управляться будешь? Вот о чем мое беспокойство».

Мысль коляски о том, что ее, старую инвалидную коляску, вот-вот придут уничтожать спецслужбы, Любу насмешила, а оттого и успокоила: «Сочиняет колясочка. Кому она нужна? Каллипигова приплела… Каллипигов – честный, преданный человек, иначе разве смог бы он работать рядом с первыми лицами страны? Нет, ерунда это, коляскины фантазии».

«Что же ты молчишь, что замуж выходишь? Всем рассказала, одной мне ни словечка».

«Тоже ругаться будешь? – покорно спросила Люба. – Ругайся».

«Не знаю, Любушка, куда ты так спешишь? Николая совершенно не знаешь».

«А что мне о нем нужно знать? – горячо сказала Люба. – Размер ноги? Место прописки? Объем двигателя его джипа?»

Заслышав про джип, коляска подпрыгнула:

«А и в самом деле, Любушка! Любить так любить. Мне снилась колбаса, я шла по берегу боса! Ла-ла-ла. Сама сочинила!»

«Мне тоже сейчас опять снилось, что я иду… Ржавое поле. Возле реки стоит почерневшая от сырости избушка. По ее разворошенной крыше стучит дождь. И такая сладкая тоска на сердце… И вдруг – ты: Люба! Люба! В самый интересный момент разбудила! Все бы отдала, чтоб хоть раз пройти ногами. Узнать, что чувствует человек, который может идти, куда захочет? Пройти ногами и умереть!»

Коляска жалостливо молчала.

«Но нет, чудес не бывает… Ладно, колясочка, давай спать».

– Все, что произойдет сейчас на сцене, случилось на самом деле. – Хорошо поставленный, проникновенный голос звучал в огромном зале фойе, гардеробах, динамики были выведены даже в туалеты и курительные комнаты.

Только сейчас, когда концертный комплекс напоминал разворошенный муравейник, безрукий Паша был обряжен в костюм ангела, на колосниках запасены горы снега, блесток и бутонов роз вперемешку с лепестками, а за кулисами объявили о четвертьчасовой готовности, только тогда Люба поняла, что она натворила!

«Колясочка, что я наделала?! – подвывала Люба. – Столько денег потрачено, столько людей мне помогало, столько зрителей пришло, чтобы послушать безголосую Любу Зефирову?! Меня обсмеют! Засвистят!» Заплакать Люба не решилась, боясь испортить грим и костюм для первой песни: белое свадебное платье с розовыми цветочками, длиной чуть ниже колена, из-под которого торчали джинсы и бело-розовые кроссовки.

Коляска стала сердито уговаривать Любу:

«А кто тебя в артистки неволил? Сидела бы сейчас в Белозерске, надомницей работала, коробки клеила, в хоре рыбзавода пела – красота!»

Безрукий Павел потерянно вслушивался в гул зала, размышляя, не дернуть ли ему грамм сто для храбрости, и судорожно шевелил плечами, отчего белоснежные крылья за его спиной подрагивали и делали попытки раскрыться.

– Не работают? – на секунду прервала стенания Люба.

– Все нормально, – неуверенно сказал Паша, одетый в белую футболку без рукавов, так что были видны загорелые культи, и отчаянно повращал плечами.

Сухо треснув, крылья взлетели за спиной, правда одно чуть ниже другого, и обронили на Любу куриное перо.

– Работают, – удивленно сказал Паша и поглядел через плечо. – Кристина, сложи-ка взад…

Кристина-даун, в вечернем платье из серебристо-голубой ткани и белых туфлях на громадном каблуке, кряхтя, на невидимых шарнирах сложила крылья.

– Как настроение? – на ходу поинтересовался у Любы режиссер шоу, Пушкин Ким. (Имя Пушкин ему дал папа, кореец Федот Ким, большой поклонник русской поэзии, правда, друзья чаще всего звали режиссера Александром Сергеевичем.)

– Мандраж, – мрачно ответил Паша и кивнул в сторону Любы.

Пушкин Федотович затормозил и вернулся к Любе.

– Давай-ка езжай срочно в буфет, выпей тридцать граммов коньяку. Но только тридцать! Не больше! Поняла? Когда выйдешь на сцену, выбери одного зрителя, кого-нибудь из близких, друзей, маму там или мужика, и пой для него. Ясно? Запомнила?

– Я для Коли буду петь, – воодушевилась Люба.

– Давай, дуй в буфет. Тридцать граммов. Коньяка, а не водки!

Люба помчала коляску в служебный буфет. Там, пользуясь близостью с восходящей звездой Любовью Зефировой, уже красовалась Лада.

– Лада, – позвала Люба. – Режиссер велел мне выпить коньяка. Какой лучше, а?

Когда пузатая рюмочка была опустошена, Лада вызвалась проводить Любу за сцену.

– Давай в фойе незаметно заглянем, – попросила Люба. – Погляжу, много ли инвалидов пришло?

– Насчет инвалидов не знаю, а Путин с супругой уже подъехали, в буфет заходила охрана: проверяли обстановку, – с горящими глазами сообщила Лада.

Они выехали на балкон и стали сверху оглядывать фойе.

У одной из колонн стоял Николай.

– Лада, смотри, Коля! – радостно сообщила Люба. – Интересно, – нарочито ревнивым голосом протянула она, – что это Николай с этой девицей любезничает? Вот я с ним разберусь! Кто она вообще такая?

– Как – кто? Жена, Оксана Аджипова. Ты разве эту идиотку никогда не видела?

– Какая жена? – растерянно спросила Люба. – У Коли никакой жены нет.

Лада замолчала и посмотрела на Любу:

– Ты не знала?!

– Нет, – сказала Люба и сама удивилась, как спокойно об этом говорит. – Лада, может, ты что-то спутала? Он же обещал… говорил при моих родителях…

– Обещать – не значит жениться, – авторитетно бросила Лада. – Ты в самом деле думала, что Коля не женат?

– Он никогда про жену не говорил…

– Дурак он, что ли, про жену рассказывать, когда ему такая баба подвернулась: певица, Путин, Кремль.

– Лада? – тихо спросила Любовь. – Ты думаешь, Николай со мной… из-за этого? Из-за Путина?

Лада поглядела на Любино свадебное платье, смешалась и, стараясь быть убедительной, произнесла:

– Нет, конечно, не только из-за этого, Коля тебя любит… наверное… Он вроде бы собирался с женой развестись.

«Выбери в зале одного зрителя, кого-то близкого, и пой для него» – вдруг всплыли слова режиссера Пушкина Кима.

Коляска всхлипнула.

«Колясочка, не плачь, – сказала Люба. – Все в жизни не случайно. Наверное, мне нужно было встретить Колю, полюбить его, а потом узнать правду именно сейчас, перед концертом. Если бы я была ослеплена счастьем, я бы не смогла спеть свои и твои песни так, чтобы зрители пережили то, что пережила я. Наши с тобой песни – про неразделенную любовь, про несостоявшиеся встречи, про непонятые чувства, а не про довольную жизнью невесту, которая уже запасла наволочки, пододеяльники и сковородку. Режиссер велел выбрать одного зрителя и петь для него. Я буду петь для Коли!»