нищеты и позаботиться о сестрёнке, которая даже не помнила наших родителей. Я был расстроен, что знал их дольше, чем она, чувствовал усталость оттого, что работал 25/8, и мог иногда быть безразличным к происходящему, потому что мозг перегружен. На худой конец, я мог злиться, если у меня что-то не получалось, но чаще всего винил обстоятельства или других людей, и никогда — себя.

Я и впрямь познаю что-то новое, и это пугало меня — точно так же, как пугается котёнок, впервые узревший огромный мир, хотя мне уже давно даже не двадцать.

С тех пор, как Алина переступила порог дома бабушки, я стал принимать неверные решения и даже в правильных начал сомневаться: действительно ли они были правильными? Она заставляет меня пересматривать кучу аксиом собственной жизни и думать о том, где ещё я мог ошибиться так же, как это было с ней? Я не имею в виду, что Алина — ошибка в этой семье, но она права в том, что я полный идиот. До моей свадьбы оставалось мало времени, и я втихаря начал искать пути отступления, хотя в былое время сначала закрыл бы одну главу перед тем, как открывать другую. Это меня ни в коем случае не оправдывает, но, думаю, я просто испугался того, что моя жизнь может перестать принадлежать мне и перейти в чьи-то чужие руки, как, скорее всего, и будет после свадьбы с Ингой. Я думал только о своём комфорте и поэтому смотрел на Алину лишь как на лекарство от своих проблем, а не на человека, и потому всё пошло наперекосяк.

Наверно, именно поэтому я сейчас испытываю злость, но могу ли я что-то изменить?

Даже не так: должен ли я что-то поменять?

Прежде, какое бы решение в своей жизни я ни принял, я всегда выносил его на семейный совет и прислушивался к нравоучениям бабушки и дедушки, так почему не поступил также перед тем, как сделать Инге предложение? А теперь на мне лежит вина за то, что в этой семье нет мира и покоя, и я собственную жизнь собираюсь отдать человеку, которому нужен только мой статус и кошелёк. Сомневаюсь, что мой отец женился на матери потому, что это было экономически выгодно…

Где на своём жизненном отрезке я свернул не туда?

Я прокручиваю в голове воспоминания длиной в семнадцать лет. В шестнадцать я всё ещё был сильно зависим от мнения бабушки и деда, и проявлял упорство только относительно работы. Когда они пытались отговорить меня от того, чтобы я гнул спину по четырнадцать часов в сутки, я их даже не слушал; любой родитель на их месте поступил бы так же из любви к своему чаду, но я работал как ломовая лошадь по той же причине. Хоть и был ещё мал, всё же я считал, что уже являюсь мужчиной и кормильцем семьи как минимум наравне с дедом, а значит, сидеть дома — это не мой удел. Чуть позже, уже во время учёбы в университете, мне всё ещё было важно всё, что говорят старшие. Я учился, работал и старался не забывать о том, ради чего мне пришлось так быстро вырасти и ради чего делаю всё это, но после выпуска я где-то облажался. Окунувшись с головой в жестокий мир бизнеса, я начал менять своё мировоззрение, подстраиваясь под обстоятельства; на первых порах меня сдерживал дедушка, а потом его не стало. Не скажу, что я почувствовал свободу, словно снявший ногу с педали тормоза гонщик — скорее, я съехал в кювет, перестав контролировать скорость и следить за дорогой.

Должно быть, смерть деда и стала тем поворотным моментом.

Я его вовсе не виню. Он заменил мне отца и сделал всё, чтобы я вырос достойным человеком, воспитал меня как сына и дал верные советы. А после его кончины я… Ну, скажем так: в нашем дуэте дед был мозгом, а я — работящими руками, и после потери мозгов всё покатилось по наклонной. Наверно, Алина в какой-то степени напомнила мне своей правильностью деда и в то же время сбила с толку своим отношением, ведь я привык получать всё, за что брался. Но теперь, сидя в одиночестве в машине, так и не доехав до больницы, я размышлял о том, что делаю со своей жизнью.

Смогу ли я разорвать с Ингой все отношения и снова сосредоточиться на карьере?

Я должен был просчитать все риски и потери в случае, если всё-таки решусь на этот шаг, но в мозгу билась лишь мысль о том, что я, наконец, верну себе свою независимость и покой в дом, если сделаю это. Это будет правильно. Я не рассматриваю брак как нечто сковывающее — уверен, что смогу справиться с Ингой — но вопрос был в другом: зачем мне вообще это нужно? Тратить всю жизнь на противостояние с собственной женой, когда я мог жениться на нормальной, уравновешенной девушке и не думать о том, что дома меня ждёт сущий ад. Странно, но до встречи с Алиной меня совершенно не заботили такие вещи — я о них даже не задумывался, — а сейчас понимал, насколько был глуп.

У студентки мозгов оказалось больше, чем у взрослого, опытного мужика.

Часы показывали четверть одиннадцатого — на пятнадцать минут больше того времени, в которое я должен был быть в больнице. Я бы мог приехать туда, забрать Ингу и сделать вид, что всё идёт, как должно, но тогда остаток жизни мне придётся провести во лжи — прежде всего самому себе. В ней всё будет ненастоящим, а возвращение домой после работы станет казаться пыткой и будет только ещё больше раздражать. Сейчас я думаю, что не готов к детям, но однажды это может измениться, и нежелание Инги «портить фигуру ради вечно кричащего свёртка» станет ещё одной причиной моей ненависти и сделает меня жалким. Я не смогу упрекнуть, что у кого-то жизнь лучше, чем у меня, ведь она зависит целиком от принятых мной решений, так что даже в моей ненависти буду виноват только я один. Я не люблю копаться в себе — это отнимает время и заставляет жалеть об упущенных возможностях или неправильных решениях, которые уже не изменить — но и закрывать глаза на проблемы было глупо.

Эти мысли сводили с ума.

Даже зная, какой скандал поднимет вечером Инга, когда вернусь домой, я всё равно развернулся и поехал на работу, потому что лишь она могла заглушить