Я ждала, что он возразит мне, – но продолжения разговора не последовало. Судя по всему, мои слова не обидели Троя, не задели, не разозлили. Он выглядел задумчивым.

Я развернулась и заскочила в дом, громко захлопнув дверь. Попыталась запереть ее, но мешали рукавицы. Сбросив их на пол, я наконец повернула замок и припала к дверному глазку. Трой по-прежнему стоял у крыльца, уставившись на входную дверь. Он стоял так целых три минуты. За это время исчезли все ощущения в кончиках пальцев.

Вернувшись на кухню, я первым делом выключила духовку. Затем соскребла с противня печенье прямо в мусорку. Плотно завязала мусорный пакет и вынесла в гараж. Потому что Трой уничтожил воспоминания. Теперь, почувствовав аромат тающего шоколада, я буду вспоминать о нем.

Я принялась тереть столы, мыть полы, надраивать кран – до боли в руках. Потом взяла чашку, на которой красовалась надпись «ЛУЧШИЙ БУХГАЛТЕР», подтащила к холодильнику стул. От меня прятали не только лекарства, но и алкоголь – он хранился в шкафчике над холодильником. Достав бутылку водки, я наполнила кружку. Из аптечки достала лекарства: голубая таблетка, длинная белая таблетка. Обе под язык – и запила.

Рот, горло, все внутренности обожгло огнем. Пустяк по сравнению с тем, что я чувствовала. Прежде чем подняться к себе в комнату, я налила еще одну кружку. В комнате было слишком много света, поэтому я задернула шторы и устроилась в уголке на полу. Так и сидела, потягивая водку.

Я заснула посреди дня в доме, превратившемся в склеп.

Проснулась в полной темноте. Из-за стены доносились голоса. Папа кричал – а он никогда не кричал. Мама орала в ответ. Голова раскалывалась, пол под ногами ходил ходуном. Шатаясь и ударяясь о стены коридора, я добрела до родительской спальни и без стука распахнула дверь.

Мама в пижаме, зубы сжаты, лицо осунулось. Папа лохматый, волосы не уложены гелем – и тоже в пижаме. Ну что серьезного может случиться, если люди в пижамах? Поэтому я захихикала.

Они оба уставились на меня. И папа схватил маму за руку. Я проследила взглядом, как они переплели пальцы. Да они не ругаются друг с другом – они орут из-за меня.

– Я разберусь с этим, – сказал папа и подошел ко мне. – Идем, детка, я тебя уложу.

«Это»… Я не я, а какое-то невнятное, безликое «это».

Папа помог мне лечь на кровать, укрыл, посмотрел на кружку на полу, поднял ее, бросил на меня суровый взгляд, но ничего не сказал. А должен был. Будь я Дилани, а он моим папой, сказал бы. А он взял и чмокнул меня в лоб, подоткнул одеяло и вышел, прикрыв за собой дверь.

Я лежала на спине, вытянув руки вдоль тела. Совсем как тогда в больнице, когда оказалась пленницей собственного тела, наблюдающей за миром изнутри. Я подумала о мальчике – пациенте доктора Логана. Он навечно останется в такой позе. Из-за меня. И будет лежать так, пока болезнь или очередной удар не избавят его от страданий. А может, смерть не самое худшее, что может произойти с человеком? А что я пыталась сделать? От чего я пыталась его спасти?

Заснуть не получалось. Над головой бешено вращались планеты. Отчасти из-за потоков воздуха, которые поднимались от радиаторов, отчасти потому, что алкоголь и таблетки заставили мой мозг окончательно утратить ориентацию в пространстве. Заскрипел снег под колесами автомобиля. Донесся шум шагов. Трой, я знала. Знала, будто чувствовала его присутствие. Будто слышала, как он шепчет мне на ухо: «Дилани, Дилани…» – точно Сирена, влекущая моряков к гибели.

Черные брюки я не нашла, поэтому надела темно-серые. Мама носилась по кухне в персиковой блузке, будто сегодняшний день – 30 декабря – был самым обычным, а вовсе не днем похорон Карсона Левина. Я потянулась за добавкой завтрака, и мама на мгновение замерла. Вновь ожила, уселась на противоположном краю стола, раскрыла газету. Заговорила, не глядя на меня:

– Я не знала, что ты собираешься на похороны. У меня сегодня дела, а папа будет на работе – у него важная встреча.

– И ты не можешь пойти?

Мама не мигая смотрела куда-то в центр газетной страницы, но не читала.

– У меня планы.

– А их нельзя отменить?

Вообще-то, не каждый день умирают подростки. Честно говоря, я в первый раз столкнулась с таким. Ну ладно, во второй, если считать меня саму.

– К сожалению, нет. У меня встреча с папой и его клиентами у него в офисе. Если ты не пойдешь, будет не страшно. Никто не обидится на тебя.

– Невероятно! – не сдержалась я, но мама не оторвалась от газеты.

Я поднялась к себе и собралась с духом для неприятного разговора.

– Деккер, ты бы не мог меня подвезти? – спросила я без лишних предисловий, как только Деккер взял трубку.

Он помолчал.

– Куда подвезти?

– На похороны.

Снова молчание.

– Я не знал, что ты тоже там будешь.

– А почему мне там не быть?

Конечно, я предполагала, что разговор с Деккером выйдет натянутым, но была уверена, что он не откажет.

– А мама не может тебя подвезти?

Я громко вздохнула:

– Она едет к папе на работу. Видно, у нее нашлись более важные дела.

– Мои родители решили ехать, хотя сегодня собирались отбыть в Бостон – у тетки вечеринка в честь Нового года.

– Ну, твои не такие эгоисты, – буркнула я.

– Дилани, если ты не пойдешь, никто не обвинит тебя в эгоизме. Все понимают, что ты многое пережила. Ну и… ну, ты понимаешь, ты видела, как он…

Умирал. Умер. Они что, решили, у меня не хватит духу вынести похороны?

– Я все равно поеду.

– Ладно, – согласился Деккер после паузы. – Мы… я, скорее всего, пойду к Кевину после всего. Ты можешь вернуться домой с моими родителями, если захочешь.

На самом деле Деккер не спрашивал, как я хочу, – он говорил мне, что делать.

* * *

Мы приехали с запасом времени, но парковка была забита. Ребята из школы сбились на ступеньках в группки по три-четыре человека. Тихо переговаривались учителя, знавшие Карсона с самого детства. В сторонке стояли парами родители, держась за руки, не сводя глаз со своих детей.

Родители Деккера заняли парковочное место рядом с нами. Мама, выйдя из машины, обняла его, от чего тому явно стало неловко. Он, конечно, обнял ее в ответ, но руки все равно остались сжаты в кулаки. Мама отступила, поправила прическу, со слезами на глазах посмотрела на меня.

– Ди, ты уверена, что хочешь там быть? Давай я отвезу тебя домой?

– Уверена.

Они с Деккером обменялись долгими взглядами. Вместе мы вошли в теплое здание Дома скорби, в вестибюле они оставили нас, направившись в похоронный зал. Я сняла красную куртку, цвет которой совершенно не соответствовал мероприятию, и, заприметив свободный шкафчик, сказала Деккеру, что сейчас вернусь.