Епископ воспользовался случаем, чтобы сделать сообщение, которое со вчерашнего дня не давало ему покоя. Он заявил, что с каждым годом в Новую Францию приезжает все больше негодяев обоего пола, учиняющих многочисленные безобразия: разврат, насилие, кражи, убийства, занятия магией и колдовством. Крепкая вера являлась лучшей защитой от этой опасности. Тем не менее для большей надежности он решил в этом году прибегнуть к изгнанию бесов.

Трое членов Совета, бывших людьми набожными, отнеслись к этому одобрительно. Господин де Фронтенак, недовольный, заявил, что епископ мог бы дождаться воскресенья, чтобы сделать это заявление с кафедры. Но Монсеньер де Лаваль, предвидя это, объяснил, что он счел предпочтительным предупредить заранее Большой Совет о своих намерениях, Кроме того, он хотел заявить об этом в присутствии господина де Пейрака, чтобы тот знал, что его действия ни в коей мере не направлены ни против него, ни против его супруги, что это решение было уже давно принято церковными властями. Зло, подобно проказе, распространялось в Квебеке с неслыханной быстротой. Мужество и стойкость не могли противостоять этой скорости. В последнее время в Квебек, прибыло немало людей, которые, несмотря на их достойное обличие, следовали вредной и извращенной моде и, насаждая ее в Квебеке, пагубно влияли на умы и души. Необходимо было противопоставить этому тлетворному влиянию то оружие, которое традиционно применялось для борьбы с ним.

Граф де Пейрак поблагодарил Монсеньера де Лаваля за его учтивость. Он же, в свою очередь, гарантировал, что все люди, находящиеся под его знаменами, соблюдали как гражданские, так и религиозные законы. Если же они их нарушат, они будут наказаны с той же строгостью, что и на борту корабля.

В заключение епископ сказал, что церемония изгнания бесов будет назначена на субботу, день, отведенный для посвящения в сан молодых семинаристов.

— Ну хорошо! Перейдем же наконец к делу мадам де Модрибур, — заявил Фронтенак, не подозревая, какое смятение вызвали его слова у некоторых присутствующих, заставив биться сильнее их сердца.

Он заговорил об этом непреднамеренно. Ход его мыслей вел от корабля маркиза де Виль д'Аврэя к тому кораблю, что затонул, а затем к мадам де Модрибур, также утонувшей и оставившей на его попечение этих девиц на выданье.

Не подозревая о тех эмоциях, которые он невольно вызвал, Фронтенак продолжал:

— Что же произошло? Когда потонул этот корабль? «Еди…»

— «Единорог», — сказал Гобер де ла Меллуаз.

— Вы в курсе этих событий? — спросил Фронтенак.

— Я в курсе постольку, поскольку мне было сообщено, что прибытие этого судна, зафрахтованного богатой дамой-благотворительницей, герцогиней де Модрибур, ожидается осенью, и члены общества «Святого Причастия» просили господ де Лонгшона, де Варанжа и меня заняться устройством этой дамы в Квебеке. Больше я не знаю ничего.

Итак, оказывается, Амбруазина предполагала отправиться в Квебек, завершив свою разрушительную миссию в Акадии. Она всегда находила людей, готовых предоставить в ее распоряжение деньги и корабли.

— Ну, и?.. — губернатор вопросительным взглядом обвел присутствующих.

Интендант Карлон хладнокровно начал. Он рассказал, как во время своей поездки по Акадии он встретился с графом в графиней де Пейрак, которые готовились к отплытию в Квебек. Они только что подобрали тех, кто уцелел после крушения «Единорога».

— Я был свидетелем тех лишений, которые терпели эти несчастные. Их участь всецело зависела от общества, учрежденного их благодетельницей, мадам де Модрибур. С ее исчезновением, с гибелью корабля, всех вещей и документов они оставались совершенно беспомощными. Они называли себя «дочери короля»…

— Должно быть, есть способ узнать, с кем мадам Модрибур была связана в Париже?

— Каким образом? Остается ждать прихода корабля из Франции весной…

— Одна из девушек, Дельфина, кажется очень разумной, я попытаюсь ее расспросить, — сказала госпожа де Меркувиль.

Господин Обур де Лонгшон взял свою табакерку и начал задумчиво забивать табак в ноздри. Он был так занят своими мыслями, что даже забыл извиниться за это перед губернатором. Действительно, он был крайне озабочен. Имя де Модрибур не было ему незнакомо. Во время своей последней поездки во Францию он слышал кое-какие нелестные отзывы об этой даме, слывшей несколько экзальтированной и преследовавшей экстравагантные цели.

— Вы хотите сказать, что у мадам де Модрибур не хватало средств для поддержки своих начинаний? — обеспокоено спросил Тардье де ла Водьер.

— Однако граф де Варанж, немного знавший ее в Париже, уверял меня, что мадам де Модрибур унаследовала от своего мужа огромное состояние, — заверил Гобер де ла Меллуаз.

— Но, говорят, семья покойного хотела опротестовать завещание в пользу вдовы?

Гобер не мог ничего точно сказать. Он согласился предоставить свою помощь в устройстве этой дамы в Квебеке, потому что его попросил об этом господин ле Шарье, ведущий дела братства «Святого Причастия» в Париже, человек больших достоинств, член францисканского ордена, заверивший его, что мадам Модрибур поддерживают иезуиты. Не называя имен, он дал понять, что речь шла об очень влиятельных иезуитах, из окружения короля.

Анжелика, беря пример со своего мужа, держалась очень спокойно. Карлону было не по себе, но он старался этого не показывать.

— То, что произошло с мертвыми, нам уже неподвластно, — заключил он. — Нужно решать судьбу живых, то есть этих девушек, прибывших к нам без всяких средств к существованию, без контрактов, без приданого! И мы даже не можем отправить, их назад во Францию, так как время навигации закончилось, и, кроме того, у нас нет уверенности, что там, найдется общество, которое возместит наши расходы.

Последовало несколько весьма неопределенных предложений.

— А почему бы не выдать их замуж, как это было задумано?

— Но ведь у них нет теперь приданого! И где взять на него денег?

Мадам де Меркувиль взяла дело в свои руки. Она предложила выделить из бюджета колонии сто ливров на приданое каждой девушке, не внося этот расход в государственную смету.

Кроме того, необходимо было собрать вещи, необходимые для каждого приданого. Мадам де Меркувиль заявила, что она обратится за помощью к обществам милосердия и в конгрегации.

Канадские женщины не имели слишком много лишнего в своем гардеробе, но тем не менее, каждая могла бы найти какие-нибудь поношенные вещи.

Оставалось найти самое трудное: мужа.

Уроженцы Канады, жизнерадостные бездельники, предпочитали свободу. Чтобы помешать им уходить в леса на промысел пушнины и принудить их создавать семейный очаг, были приняты, суровые законы Если молодой человек, достигший возраста двадцати лет, и девушка — шестнадцати лет, не вступали в брак, их родители должны, были явиться с объяснениями к властям, и их строптивое потомство платило внушительный штраф. В то время, когда «дочери короля» начали прибывать многочисленными партиями, каждый холостяк, не женившийся в двухнедельный срок, лишался права на охоту и рыбную ловлю, а также права выменивать у индейцев бобровые шкуры. Короче говоря, они лишались средств к существованию…