А ведь это она его нарисовала! Про него! Как же она раньше не догадалась?! Почему поняла это только сейчас, слушая его?

– Господи! – не открывая глаз, говорил Илья. – Ты не представляешь, я обожал утро! Я ложился в кровать и старался скорее уснуть, чтобы побыстрей проснуться! Каждое утро я шел на работу пешком, специально. От моей квартиры до института ровно сорок минут ходьбы. Это было самое любимое мое время. Я шел, а в уме складывались формулы, я их продумывал, менял, начинал выстраивать заново. Я ничего не видел вокруг и никого не слышал – выключался от окружающего, шагал на автопилоте по знакомому маршруту и думал, искал! Но я потерял и эти любимые сорок утренних минут, все поглотило добывание денег.

Он открыл глаза, сел ровно, взял бутылку и посмотрел на свет.

– Коньяк кончился, сейчас другую принесу.

Юлька прикусила язык, чтобы не выпалить банальное «Может, хватит?». Илья ушел и крикнул из кухни:

– Рыжик, чаю или кофе хочешь?

Юлька подскочила и побежала выпущенной стрелой за ним, радуясь поводу притормозить заливание трудных мыслей коньяком.

– Чаю! – с порога выпалила она. – Давай чаю выпьем!

– Намекаешь на перерыв? – усмехнулся он.

– На чай!

Он поставил на стол непочатую бутылку, которую достал из бара, и занялся приготовлением чая. Юлька села на высокий стул у стойки и спросила:

– А как ты в новую работу входил? Трудно было?

– Честно?

– Хотелось бы.

– Ужасно! Первое время подумывал, и не один раз, бросить все и сбежать в тайгу лес валить или еще куда подальше!

– Так уж и лес? – не поверила Юлька.

– Честное слово! – поклялся Илья и стал что-то искать в шкафчиках. – Где-то здесь должны быть припасены сигареты.

– Родители говорили, что ты бросил.

– Да, но под такое настроение можно! Ага, вот они!

Илья нашел пачку, достал сигарету. Закурил. Щелкнул, выключаясь, закипевший чайник. Илья насыпал заварки в керамический маленький заварочный чайник, залил его кипятком и накрыл полотенцем.

– Где-то должна быть пепельница.

– Вот, – сказала Юлька, узрев искомую на стойке, и протянула ему. – Так что там про тайгу?

– Про тайгу? Понимаешь, надо было срочно вникать в дела. На меня свалилась целая куча информации, которую требовалось усвоить, понять, проанализировать. В бизнесе все работает по-другому, все не так, как в науке: законы, жизнь, энергетика, что ли. Я дурел! И чувствовал себя тупицей! Я привык работать по-другому, мыслить, выстраивать логическую цепочку в голове иначе!

Он затушил сигарету, открыл коньяк, взял с полки две рюмочки, сестрички тех, что остались в комнате на столе, налил, протянул одну рюмку Юльке, чокнулся с ней и выпил, без всякого тоста.

– Если честно, было очень трудно. Да, просто хреново! Такое это все было не мое! А сколько ляпов, сколько ошибок я поначалу сделал! Но спустя какое-то время мне вдруг оказалось все пофиг. То ли перетрудился, перешел некий предел сил, то ли выключился от постоянного напряжения, не знаю, но я перестал чувствовать, волноваться, жил, как под наркозом. Пусто внутри! Стали неинтересны люди, дело, ничего не задевало, порой казалось, будто я умер, что ли. Знаешь, в тот момент единственный, кто меня спасал, это Тимка. Как он радовался, маленький, любому подарку, каждой новой вещи, которую я приносил! Он так встречал меня, когда я приходил с работы, точно не видел месяц! Я как-то привез ящик апельсинов. Если б ты видела Тимкины глазенки! Он никак не мог поверить, что все это ему, сложил ручки в замок, прижал к груди и удивленно так, словно попал в сказку, спрашивает: «Папа, это мне?» Когда я смотрел на сына, сердце разрывалось! У него никогда не было дорогих игрушек, дорогой одежды и тем более ящика апельсинов! Только ради Тимки я и держался, сказал себе: «Сдохну, но справлюсь!» Однажды проводил переговоры, надо было подписать очень важный для нашей фирмы контракт. Я пришел на встречу в ставшем к тому времени привычным для меня безразличном настроении, но по мере беседы почувствовал: что-то меня раздражает, и сильно. Собрался, проанализировал ситуацию и понял! Манера поведения тех, с кем я проводил переговоры, – эдакая барская пренебрежительность, некий налет презрительности и высокомерия. Я подобрался, разозлился, и я их сделал, Юлька! Я их так сделал, что весь снобизм сошел с них в один момент! Они только потом поняли, что подписали. И знаешь, я почувствовал такой кураж внутри, такой интерес, что-то близкое к тем ощущениям, когда занимался наукой. С этого все и началось. Я втянулся, и мне понравилось. Я нашел свой кайф в этой работе. Только стараюсь не вспоминать про науку, все равно тошно, правда, чем больше времени проходит, тем легче, забывается, что ли.

Юлька слезла с высокого стула и предложила:

– Давай я чай налью.

– Налей, и пошли в комнату.

Юлька разлила чай по чашкам, и они с Ильей отнесли их в гостиную, она положила лимон и сахар в чашку Ильи, размешала и протянула ему.

– Пей!

– Боишься, что я напьюсь? – понял он все ее заходы. – Мне твой чай не поможет, я уже пьяный.

– А говоришь очень трезво, – не согласилась Юлька.

– Это обманчивое впечатление, был бы трезвый, не стал бы тут с тобой откровенничать, – улыбнулся Илья и все-таки отпил чай.

– Ну, не так уж ты и откровенничаешь, а рассказываешь, как тебе досталось за последние годы. Откровения – это когда человек делится тем, что мучает его, внутренней болью, которую переживает сейчас, в данный момент, или чем-то тайным.

Илья несколькими большими глотками допил чай, поставил чашку на стол и предложил:

– Тогда давай начнем с тебя, – он показал рукой на «Поиск». – Поделись тем, что так сильно мучает тебя?

– Ты снова это делаешь! – воскликнула Юлька.

– Что? – не понял он.

– Переводишь разговор на меня!

– Юлечка, зачем тебе откровения не очень молодого выпившего мужика?

– Наверное, затем, что это не чужой мне мужик, которому к тому же плохо, и ему, как и каждому человеку, надо выговорить свою боль, потому что он не позволял себе такого никогда, насколько я понимаю.

– Спасибо, Рыжик, за участие. Но, скажи мне, ты молодая, красивая, здоровая девушка, у тебя замечательные родители, ты талантлива, у тебя есть любимое дело и прекрасные перспективы впереди, близкие живы-здоровы, семья не бедствует, откуда же эта картина? Какая боль так мучает тебя?

Юлька молчала. А что говорить? Признаться в безнадежной любви к нему?

Так он знает, да и что изменится от ее признаний? Ничего – Илья ее не полюбит так, как Юльке мечтается, не станет относиться к ней как к женщине.

Но Адорин был товарищем упорным.

– Я полагаю, это несчастная любовь? – настаивал он.