весьма существенно, они каждый раз задавали себе один и тот же вопрос: «А что дальше? Плутать по дебрям бесконечно нельзя».

В письме Венере Петровне Аполлон Иванович так сформулировал свой ответ:

— Этот момент иногда приходит ко мне во сне, где я целую и обнимаю тебя, моя дорогая. Бывает проснешься рано, рано, осень только чуть-чуть тронула зелень леса, полно ягод и грибов, еще довольно тепло, и можно долго гулять, и гулять свободно, никого не встретив на много километров, и думаешь, как я люблю тебя, вот и момент пришел.

* * *

Лето заканчивалось. Осенние краски сначала едва заметно, потом с каждым днем все ярче подсвечивали роскошную летнюю зелень. И еще они с профессором думали о том, стоит ли уходить, когда осталось не так уж много времени перевоспитываться. С окончанием лета заканчивались летние отпуска. Правительство активизировалось, решения по просьбе трудящихся принимались быстро. С целью успокоения либерального движения Постановлением трёхкратно увеличивались сроки перевоспитания по ряду проступков с прибавлением к ранее принятому решению. В либеральные общества Правительство направило комиссии Надзорного комитета, которые обнаружили серьезные недостатки в их работе, в связи с чем общества прекратили свою деятельность.

Аполлон Иванович, несколько грустный, сидел, ожидая санитара, на старой клеенке, на жесткой скамейке в процедурной. Сегодня наступил последний день его пребывания в госпитале. Обстоятельства вчерашнего дня произвели на него удручающее впечатление. Объявление о решении Правительства несколько взбудоражили перевоспитуемых. Некоторый ропот и шум в их рядах незамедлительно был пресечен рядом комбинированных мер. Примерно каждый пятый был направлен на незначительный, не более трех месяцев, срок в индивидуальное спальное помещение, человек по десять в каждое, как тогда говаривали: «Чтобы не скучали».

Санитар Кварк грустно поприветствовал Аполлона Ивановича. У профессора настроение тоже было не ахти какое, его срок перевоспитания вчера вечером увеличился до восьми лет. Это уже выглядело с учетом возраста профессора даже несколько угрожающе. Они минуты две, три молча сидели рядом на жесткой скамье, понимая, что к решению об уходе их подталкивают сами внешние обстоятельства и только банальная, бытовая боязнь неизвестности охлаждает их порыв. Профессор в последний раз совершил процедуру промывания Аполлону Ивановичу и, когда он удобно разместился для завершения процесса, они шепотом не спеша обменялись мнениями о сложившейся ситуации. В итоге обмена мнениями они решились все-таки уйти, даже с риском для жизни. Дальнейшее перевоспитание настолько им показалось утомительным, что риски пропасть в дремучести леса уже казались не такими страшными. Решимость уйти ближайшей ночью восторжествовала.

Полная луна удачно светила им в затылок. Редкая в это время года ночная тишина и успокаивала и в то же время вносила некоторую тревогу. Лесные шорохи поначалу их пугали, заставляя прислушиваться к каждому звуку. И только отойдя от «ЗП» на несколько километров, они постепенно начали избавляться от нервного напряжения, которое несколько сковывало их движение в самом начале. «Воздух свободы опьянял и будоражил воображение» — эта банальная фраза уже несколько раз приходила в голову Аполлону Ивановичу. Пробираться по лесной чаще оказалось не так уж сложно — главное, надо двигаться не спеша, заранее намечая направление. Еще до ухода они решили двигаться поперек течения рек и ни в коем случае не спускаться вниз, ввиду опасности выйти к жилью. Там, по всей видимости, их могли перехватить зэпэшные ищейки. К утру, когда солнце осветило верхушки деревьев, они от усталости упали на землю и мертвецки уснули, забыв обо всем на свете. Им повезло, погони не было. Когда профессор открыл глаза, солнце уже находилось в зените.

Аполлон Иванович очнулся ото сна вслед за ним. Перекусив тем, что профессор достал в госпитале, они двинулись дальше.

Вечерело, когда они устроились на ночлег под пологом могучей ели. Стал накрапывать мелкий дождь. Укрывшись лоскутом одеяла, беглецы погрузились в приятные воспоминания о прошлом, но вскоре разговор вернулся к реалиям их текущего положения. За ночь и полдня они прошли не более пятидесяти километров. Еды оставалось, и то при жесткой экономии, дня на два. В пути им встречались обширные ягодные места, да и грибов попадалось немало. Профессор в молодости обожал грибничество и уверял, что на ягодах и грибах они могут продержаться довольно долго. Холодные ночи их не очень-то пугали. Запасливый санитар прихватил с собой несколько коробков спичек, а также умыкнул зажигалку медика, изготовленную и подаренную этому спецу старыми перевоспитуемыми за некоторые услуги по их госпитальному содержанию. Вода имелась в изобилии. Мелкие ручьи и речушки, которые они благополучно преодолевали, пока что подтверждали то, что их идея двигаться не так, как могли от них ожидать преследователи, воплощалась в реальность. Но как знать, что их ждет впереди, и если попадется крупная водная преграда, готовы ли будут они ее преодолеть? Этот вопрос пока оставался без ответа. А конечная цель их путешествия была так далека и неопределенна, что в первые дни они старались о ней не думать.

* * *

С началом осени условия работы на делянке значительно улучшились, ночные первые заморозки уничтожили подавляющее число назойливых насекомых. Работа пошла веселее. В отдельные не дождливые дни Венера Петровна с напарницей под псевдонимом «Казна» даже перевыполняла нормативы по перевоспитанию. «Казну» в «ЗП» называли Казной за некорректное «умыкание», как говаривали воспитанницы, финансовых средств от социальных объектов. Говорили даже, что ее высокий покровитель не смог отбить ее от комитетских ввиду весьма приличных сумм, которые растворились в неизвестности. Казна представляла собой складную даму средних лет с живым и веселым характером. Руководство «ЗП» относилось к ней лояльно, позволяя ей некоторые вольности. Казна обреталась в отдельной спальне повышенной комфортности и ожидала перевода с делянки на кухню. Свое пребывание в «ЗП» Казна рассматривала как мимолетное временное неудобство. Венеру Петровну она зауважала сразу за ее ученость и, как она говорила, ладный вид. Срок перевоспитания у Казны был менее года, да и это время она считала огромным для себя, потому что ей уже сообщили, что по ходатайству Министерства этот срок могут сократить вдвое. Казна жалела Венеру Петровну и подбрасывала ей вкусности, получаемые в посылках из Министерства. Венере Петровне очень повезло, Постановление Правительства о борьбе с либеральным попустительством ее по сроку перевоспитания не затронуло, но она обеспокоилась за Аполлона Ивановича. По ее расчетам, его срок становился чрезмерно большим. Это так подорвало ее моральный дух, что печать великой скорби уже не сходила с ее лица.

Дни мелькали серо и незаметно. Венера Петровна перестала обращать внимание на свою внешность и как-то сразу состарилась, сгорбилась. Уже несколько дней она плохо