удивилась так, что переспросила трижды, точно ли они придут. А заодно и перечислила все психические и физиологические особенности лежачих стариков, чтобы уж с гарантией понять, согласятся или нет. «Что вы, что вы, Илона Владимировна, для нас нет различий между людьми, мы поддерживаем всех, а тех, кто остро нуждается в нашей помощи — вдвойне!» — журчал на том конце провода нежный голосок.

Обещали прислать двадцать человек. Илона на радостях никого больше не пригласила, зато рассказала всему отделению, как они пойдут гулять, и будут наблюдать за бабочками, ведь сейчас сезон вылета самых теплолюбивых. Как будут нюхать цветы, а если рядом окажется Мишка — то и есть шоколад, за которым она обязательно пошлет его в магазин. А если пришедшие возьмут с собой гитару, то можно и попеть. Хрен с ним, про матушку-природу и Вселенную тоже сойдет, лишь бы подопечные были рады.

А теперь не будет ни бабочек, ни гитары, ни прогулки. Не то время, не те планеты. И Рик, как назло, на дежурстве сегодня.

— Илона Владимировна, я знаю, чем вам помочь! — тем временем воодушевленно вещал голосок в трубку телефона.

— И чем же? — воспряла было духом Илона. Может, пришлют взамен хоть пару человек?

— А мы будем во время медитации добрыми мыслями творить новую реальность, в которой обязательно вам кто-то придет и поможет! — радостно воскликнула девица. — Ну разве это не чудесно? Ведь мысли материальны, у нас обязательно получится!

— Эээ… — у Илоны от удивления просто не нашлось других слов. Вернее, нашлись, но явно не те, которые жаждала услышать просветленная. Зато было их столько, что Илона торопливо повесила трубку, а то прорвутся еще наружу.

И лишь тогда дала волю эмоциям, швырнув попавшуюся под руки пачку бумаги в стену. Исписанные ребятами листы веером разлетелись по кабинету, а большой портрет Евгения Валентиновича, который нарисовала Женька на одном из занятий, а Илона от греха спрятала поглубже в стопку (ибо портрет был похож на карикатуру), упал прямо под ноги Оле, собравшейся домой и зашедшей попрощаться до следующей недели.

— Уму непостижимо, сидят двадцать лодырей на заднице и медитируют вместо того, чтобы реально помочь! — возмущалась спустя десять минут Олечка, уже сама наливая коллеге успокаивающий чай. — Как же теперь сказать бабкам-дедкам? Всю неделю ведь ждали.

— Не знаю, — Илона пожала плечами, машинально отхлебывая из кружки дрянной напиток, имевший привкус сена. Голова была пустой и чумной, как всегда после нервного срыва. — Буду думать, Олечка.

— С тобой остаться? Хочешь, вместе пойдем, скажем.

— Я придумаю, что-нибудь, — Илона нашла в себе силы улыбнуться. — Беги домой, тебе еще сына в парк везти, ты же ему обещала.

Оставшись в одиночестве, она долго смотрела в стену. Вставать с кресла не хотелось, говорить несчастным людям, что сегодня они гулять не выйдут — тем более. Мелькнула предательская мыслишка — а если просто не прийти к ним сегодня? Потом сделать вид, что ничего не произошло, и вести себя, как обычно.

Нет. Это трусость и нежелание признавать свою ответственность за случившуюся ситуацию. Ну что ей стоило позвать еще хотя бы пару человек со стороны? Есть же список телефонов! Но уже поздно. Чтобы старики потом успели на полдник, через пятнадцать минут надо начинать прогулку — или прийти и сказать, что все откладываем до следующих выходных.

И смотреть, как жалобно моргают в ответ запавшие и выцветшие глаза, как опускаются понуро головы. Еще целая неделя! А большинство в таком возрасте, что каждый день может стать последним в их жизни.

Надо допить противный остывший чай, а потом набраться смелости и спуститься к ним. Но Илона продолжала смотреть в одну точку перед собой. Голова противно гудела — предвестник завтрашней мигрени. И зрение начало подплывать, видимо, сказалось нервное напряжение. Она откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. Еще хотя бы пару минут так посидеть, подышать глубоко и медленно, и пусть ноют виски и снова болит колено, лишь бы не вставать и не идти, а просто качаться на невидимых волнах, слушать шум листвы за открытым окном и звонкие голоса, то и дело взрывающиеся смехом…

Стоп. Голоса не на улице, они в холле, и плавно приближаются по темному коридору прямо к ее кабинету.

— … говорю же, ты ей сначала понравился, этой официантке, раз она тебе третью чашку чая с соевым молоком подсовывала, типа, комплимент от заведения! А потом ты попросил что-нибудь с мясом, и у нее вся очарованность тобой слетела, — весело журчал очень знакомый и родной девчачий голос.

— Ну я же не кролик, одну траву есть. Мне силы нужны, потягай-ка эти валуны в катакомбах туда-сюда! Так она еще и скривилась, будто я ей тушку дохлого упыря предложил! «Молодой человек, у нас приличное заведение, мы мяса не держим!» — приятный баритон резко сменился писклявым и сдавленным скрипом, передразнивая неведомую официантку. — Хорошо, хоть блины с вареньем у них были, жаль, что мало.

— Так ты последние семь штук и слопал, еще и не запивая. И как влезло?

— Да ладно тебе, — обиделся было обладатель баритона и тут же фыркнул от смеха. — Я же не спрашиваю, сколько влезло в твою новую подружку. Она, между прочим, в своей нынешней ипостаси должна мухами питаться.

— Зато нам за нее бесплатный стакан облепихового чая с собой в картонный стаканчик налили! Хотя, я думала, с жабой в кафе не пустят.

— После того, как ты сказала, что вы с родителями ее приютили и оставили себе, потому что несчастное земноводное злые дети мучали и лапку сломали, и теперь на воле она не выживет? — парень расхохотался так звонко, что смех отозвался эхом от стен коридора. — Я удивился, как эта девица ее не расцеловала в морду от умиления!

— Не надо меня целовать, я из другой сказки, тем более, межвидовое скрещивание, да еще и особей одного пола в принципе невозможно, — занудно отчеканил третий голос, тоже женский, но звучащий как будто с приквакиванием. — А блина в меня влезло всего два, и то без варенья. Потому что вы его вдвоем сожрали!

— Марыся, прости, но ты могла перепачкаться и пришлось бы мыть тебя под краном в туалете, а там вода сама знаешь, какая. Для питьевой-то у них фильтр стоит. Дома у меня есть варенье, только клубничное, я тебе целую миску налью, будешь в ней купаться, как в родном болоте!

«Что за чертовщина?!» — Илона с трудом разлепила глаза.

И увидела на пороге собственную дочку со спасенным соколом. Тот был бодр и весел,