– Хорошо. – Крышка чуть скрипнула, но ничего не произошло. Рирз попытался толкнуть доски, и те в этот раз послушались. Он, ударив плечом, поспешно распахнул дверь в погреб, и свежий воздух ударил в лицо. За его спиной погасла свеча, но утренний свет был куда ярче, и сыну Рогора пришлось щуриться некоторое время. Он споткнулся обо что-то, пока приходил в себя.

Вдалеке он услышал шаги – рыцарь не хотел с ним драться и предпочёл убежать. Но лишний свидетель его дара, да ещё и безжалостный, если судить по тому, что хранил этот подвал, был угрозой.

Сын Рогора поспешил за сиром Итвом из Ордена Пути. Вскоре они оба оказались на улицах Квартала Умельцев.

Город понемногу пробуждался ото сна. Пекарские подмастерья уже оживлённо кричали, призывая к себе покупателей, их перекрикивали мальчишки-помощники из кузен, а совсем молодые девчушки, вооружившись сапогами и туфлями, бегали среди прохожих и приставали к каждому, предлагая примерить и приобрести добротную обувь.

– Остановите его! – скорее подумал, чем произнёс Рирз. Он не поспевал за рыцарем, тот вскоре мог слиться с толпой, а Холдбист чувствовал упадок сил. Злость пробуждалась в бастарде, он понимал, что проигрывает. – Остановите. Разорвите его, остолопы, неужто непонятно, что это ваша обязанность? Защищайте своего правителя.

Рыцарь хотел протиснуться между пекарем, который ходил с массивным лотком с явно несвежей, но дешёвой выпечкой, и женщиной в грубом залатанном сером фартуке, она ругала то ли пекаря, то ли его ученика, то ли всех разом. И Итв проскочил бы, но оба простолюдина, забыв о разногласиях, схватили юнца, каждый за свою руку. Остальные горожане, находящиеся на улице, все те, кого видел Рирз, последовали их примеру. Они хватали вырывающегося бойца, страдали от его ножа – меч рыцарь так и не смог вынуть, – но продолжали наседать. Каждый пытался оторвать от него кусок, как и желал бастард.

Всего через пару минут, в течение которых Рирз заворожённо наблюдал за происходящим, Итв из Ордена Пути перестал существовать.

Милосердные Боги вновь обратили свой взор на Тоба и сжалились над ним. Не каждый мог этим похвастаться.

Юноша радовался удаче, он бы рассказывал каждому, насколько счастлив, если бы его пожелали слушать. Да, на долю крестьянина выпало немало. С самого детства он постоянно боролся с трудностями, сражался за выживание и искал тёплое место. Пусть в руках вместо оружия были вилы и лопаты, пусть вместо того, чтобы спасать прекрасных дам, он поливал ростки не менее прекрасных растений, а вместо красивого коня и турниров за сердце возлюбленной у него имелись ослик, три собаки и длинные палки, чтобы гонять воришек-птиц. Тоб боролся с тем же противником, что и любой из королевских рыцарей, – со смертью. Пока он выигрывал.

Приключения, о которых крестьянин никогда не просил, преследовали его, а с тех пор, как он покинул дом, и вовсе случилось столько, что хватило бы на целую жизнь, а то и на две. И это при том, что Тоб не успел разменять третий десяток! Явись он обратно в поселение и расскажи обо всём, тут же превратился бы из обычного сына крестьянина в самого известного и прославленного жителя на дни пути. Про него бы узнали не только во всех соседних селениях; юноше думалось, что даже и в городах вокруг вести о приключениях распространились бы быстрее любой заразы.

Тоб представлял, как вокруг него начинали виться девицы, одна красивее другой, а не те, кому просто нужен был муж в доме. По мнению крестьянского сына, он сумел бы утереть нос собственной сестре, Инке, которая вечно его донимала. Сестра часто говорила, что в ней больше пользы для отчего дома: она выйдет замуж, не будет лишним ртом для родителей, принесёт в семью выкуп. Вот только сестра ни разу не заикалась о приданом, которое для неё всю жизнь копила бедная мать, и не отвечала ни на одно замечание брата, а когда тот продолжал настаивать, могла дать чем-нибудь по лбу.

По мнению сестры, Тоб, как мужчина, должен был остаться в родительском доме, привести туда жену, повесить и её, и детей, и не пару-тройку, а целый табун здоровенных прожорливых лбов, на шею матери и отца. Иногда сестра утверждала, что отпрыски должны быть поголовно больными, бесполезными и глупыми; обязательно выпьют все соки из семьи и после этого перемрут. Жена же, которая достанется Тобу, в представлении его сестры обязательно должна была быть косорукой и хромой – никакая другая не посмотрела бы на юношу. Но даже за такую Тоб будет вынужден отдать немалый выкуп, причём из родительского скарба.

Сестра повторяла всё это не меньше года; Тоб сердился на неё и боялся, что так всё и случится. Но на деле Инка сама вернулась в родительский дом с тремя дочерями, без приданого, денег, одежды и скотины. Всё своё, что перевезла в новый дом, женщина потеряла. Муж в один день собрал все вещи, украшения, ткани и утварь. Он не оставил даже дворового пса, когда уезжал, пока Инка работала в поле с детьми. Селяне тогда посчитали, что мужчину напугала война и он решил сбежать подальше. Отчего крестьянин не захотел взять с собой жену, Инке никто не торопился объяснять.

Избранник второй сестры поступил, по мнению Тоба, ещё хуже – проигрался в кости купцу из города. Мужчина так увлёкся, что сам не заметил, как остался без сапог, заложил дом и уже предлагал торгашу собственного ребёнка в услужение. Такое совершенно не укладывалось у Тоба в голове. Люди купца, не поленившиеся приехать из города, весьма доходчиво объяснили незадачливой семье, что не стоит обивать пороги богатого дома в надежде вернуть ребёнка. Под самый конец тощий мужчина с хитринкой в глазах, всё это время стоявший за спинами двух верзил, показал какую-то бумагу с печатями и объявил, несмотря на все мольбы решить дело по-человечески, что всё сделано по закону и крестьянская семья ничего не изменит. Много позже Тоб узнал, что жене купца захотелось под старость лет стать матерью или, как сплюнула соседка, которая всё ему и рассказала, «поиграться». Своего ребёнка у купчихи уже быть не могло, и чужой, к тому же и здоровый, пришёлся весьма кстати.

Как в своё время слышал бывший ученик лекарей, торговать людьми запретил какой-то из королей, ещё до того, как родился его дед. Купцы, писари, лекари и все, кто имел власть и деньги, брали детей якобы в услужение или на обучение, а то и вовсе на воспитание. Сделать с этим, по крайней мере крестьянам, ничего было нельзя.

Когда всё произошло, Тоба уже не было рядом. Узнав о проступке мужа сестры из родительского письма, сын крестьянина какое-то время рвался из Цитадели домой, стремясь набить морду обидчику, и лишь спустя несколько циклов понял – а толку-то? Племянника это бы не вернуло, зато можно было попробовать его выкупить. Вся семья не могла накопить и половины того, что обещали Тобу. Как бы купец жену ни любил, монеты ему нравились больше. В конце концов, как рассуждал ученик лекарей, игрушку супруге можно сделать из любого другого ребёнка.

– Инка ошибалась! Она меня обзывала самым бесполезным! Я смогу и ей доказать, и родителям, и деревне всей! Пошлю письмо… Нет, гонца, с посланием! Или целое стадо гонцов, чтоб всем показать! Хватит монет, чтобы дом подлатать, и на второй амбар, и на скотину, и на то, чтоб нам ребёнка выкупить! Ещё останется сёстрам на новые ткани и на приданое для дочерей. А первее этого укажу матери новые платья пошить, тёплые и прочные, чтобы все соседи видели, какой я хороший вырос.