В ту ночь, когда Марилла зашла в комнату на крыше, где лежала Энн с бледным от боли лицом, жалобный голос приветствовал ее с кровати.

– Вам не очень жаль меня, Марилла?

– Это была твоя собственная вина, – сказала Марилла, закрывая ставни и зажигая лампу.

– Поэтому вы и должны бы пожалеть меня, – сказала Энн, – потому что мысль, что это все моя вина, делает это испытание ещё более тяжёлым. Если бы я могла обвинить кого-нибудь, я бы чувствовала себя намного лучше. Но что бы вы сделали, Марилла, если бы вас «вызвали» пройти по крыше?

– Я бы осталась стоять на хорошей твердой земле, и пусть они «вызывают» дальше. Такой абсурд! – сказала Марилла.

Энн вздохнула.

– Для этого нужна железная сила духа, Марилла. А у меня её нет. Я просто чувствовала, что не могу вынести презрения Джози Пай. Она бы потешалась надо мной всю жизнь. И я думаю, что наказана так строго, что вам не нужно на меня сердиться, Марилла. И не так уж приятно терять сознание. И врач мне сделал ужасно больно, когда выправлял лодыжку. Я не буду в состоянии ходить в течение шести или семи недель. И не увижу новую учительницу. Она уже не будет новой, когда я смогу пойти в школу. И Гил – все обгонят меня в успеваемости. О, я самая несчастная из всех смертных! Но я постараюсь перенести все это достойно, если только вы не будете сердиться на меня, Марилла.

– Ладно, ладно, я не сержусь, – сказала Марилла. – Тебе не повезло, дитя, нет никаких сомнений, но, как ты говоришь, ты будешь из-за этого страдать. А сейчас попытайся съесть ужин.

– Разве это не счастье, что у меня такое богатое воображение? – сказала Энн. – Это поможет мне справиться с испытаниями. Что делают люди, у которых нет воображения, когда они ломают кости, как ты думаешь, Марилла?

У Энн была веская причина поблагодарить своё воображение много раз в последовавшие за этим утомительные семь недель. Впрочем, не только воображение развлекало её. У нее было много посетителей и ни одного дня не прошло без визита кого-то из школьниц, которые приносили Энн цветы и книги, и рассказывали ей обо всем происходящем в мире учеников Эйвонли.

– Все так добры ко мне, Марилла, – вздохнула Энн с радостью в день, когда смогла, хромая, пройтись по комнате. – Не очень приятно всё время лежать. Но есть и светлая сторона в этом, Марилла. Вы узнаете, как много у вас есть друзей. Даже директор Белл пришел ко мне, и он действительно очень хороший человек. Не родственная душа, конечно, но все-таки он мне нравится, и мне ужасно жаль, что я когда-то критиковала его молитвы. Я считаю теперь, что он действительно искренне произносит их, хотя он привык так говорить, как будто его это не интересует. Он мог бы преодолеть это, если бы приложил немного усилий. Я намекнула ему на это. Я рассказала ему, как сильно старалась, чтобы мои собственные маленькие молитвы были интересными. А он рассказал мне, что когда он был мальчиком, то тоже сломал лодыжку. Так странно думать о директоре Белле, как о мальчике. Даже мое воображение имеет свои пределы, потому что я не могу себе это представить. Когда я пытаюсь представить себе его, как мальчика, я вижу его с серыми усами и в очках – таким, как он выглядит в воскресной школе, только маленький. Зато легко представить себе миссис Аллан маленькой девочкой. Миссис Аллан была у меня четырнадцать раз. Разве это не повод для гордости, Марилла? Ведь у жены священника так много забот! Она такая веселая гостья. Она никогда не говорит мне, что это моя собственная вина, или что она надеется, что я стану хорошей девочкой в результате. Миссис Линд всегда говорила мне это, когда приходила ко мне; причём говорила таким тоном, будто не верит, что я могу стать хорошей девочкой. Даже Джози Пай пришла навестить меня. Я приняла её так вежливо, как только могла, потому что я думаю, она сожалеет, что вызвала меня ходить по крыше. Если бы я умерла, она бы несла тяжёлое бремя угрызений совести всю свою жизнь. Диана показала себя верным другом. Она приходила каждый день, чтобы развеселить свою одинокую подругу. Но, ах, я буду так рада, когда смогу пойти в школу, я слышал такие захватывающие рассказы о новой учительнице. Все девочки думают, что она очень милая. Диана говорит, что у неё прекрасные светлые вьющиеся волосы и такие выразительные глаза. Она одевается красиво, и ее рукава на платье пышнее, чем у кого-либо еще, в Эйвонли. Каждые две недели по пятницам она организовывает художественное чтение и каждый должен прочитать отрывок или принять участие в диалоге. О, так приятно думать об этом. Джози Пай говорит, что она ненавидит это, но это только потому, что у Джози так мало воображения. Диана, Руби Гиллис и Джейн Эндрюс готовят диалог, под названием «Утренний визит», на следующую пятницу. И во второй половине дня в пятницу, когда нет выступлений, Мисс Стейси ведёт всех на урок на свежем воздухе, и они будут изучать папоротники, цветы и птиц. И они делают гимнастику каждое утро и вечер. Миссис Линд говорит, она никогда не слышала о таких занятиях, и все это происходит из-за того, что учитель – женщина. Но я думаю, это должно быть прекрасно и я верю, что найду в мисс Стейси родственную душу.

– Пока что очевидно только одно, Энн, – сказала Марилла, – что при падении с крыши Барри твой язык не пострадал.

Только в октябре Энн была готова вернуться в школу. Это был прекрасный октябрь, весь в красном и золотом, с нежными утрами, когда долины были заполнены мягкими туманами, как будто дух осени налил их в чаши долин, чтобы солнце могло осушить их. Туманы играли разными красками – аметистовой, жемчужной, серебряной, розовой, и дымчато-синей. Росы так сильно окропляли поля, что те блестели как серебристое покрывало, и в лесных долинах лежали кучи шелестящих листьев, которые громко хрустели, если пробежать по ним. Березовый Путь был покрыт жёлтым навесом, а папоротники стали бурыми и увяли. В самом воздухе носился особый запах, который воодушевлял девочек, которые, в отличие от улиток, быстро и охотно шагали в школу. Это было здорово – сесть снова за маленькую коричневую парту рядом с Дианой, увидеть Руби Гиллис, кивающую через проход, получить записку от Кэрри Слоан, и жвачку из смолы от Джулии Белл. Энн глубоко вздохнула от счастья, когда затачивала карандаш и раскладывала свои картинки на парте. Жизнь, конечно, была очень интересной.

В новом учителя она нашла ещё одного хорошего и полезного друга. Мисс Стейси была яркой, отзывчивой молодой женщиной со счастливым даром завоёвывать привязанность своих учеников и извлекать лучшие их духовные и моральные качества. Энн расцвела, как цветок, под благотворным влиянием и приносила домой для восхищённого Мэтью и критичной Мариллы хвалебные отчёты о школьных событиях.

– Я люблю мисс Стейси всем сердцем, Марилла. Она настоящая леди, и у неё такой приятный голос. Когда она произносит мое имя, я чувствую инстинктивно, что она бы написала его правильно. У нас было художественное чтение во второй половине дня. Я очень бы хотела, чтобы вы были там и услышали, как я читаю «Марию Стюарт, Королеву Шотландии». Я вложила всю свою душу в это произведение. Рубин Гиллис сказала мне, когда мы шли домой, что, когда я произнесла строку: