Александра почувствовала волну тепла, которая грозила растопить ледяные кинжалы страха, но не поняла, чем она вызвана: более чем щедрой порцией виски или озорной улыбкой Редмейна.

– Ты забыл одно.

Когда он поднял руку и нежно погладил ее по щеке – она ощутила мозоли на его ладонях, – его глаза излучали тепло.

– Нет, я ничего не забыл. – Он подошел ближе и осторожно прикоснулся кончиками пальцев другой руки к ее лицу. Его касания были легкими и нежными. И удивительно приятными. – Моя внешность, манеры и голос могут быть грубыми, Александра, но я обещаю, что мои руки никогда не причинят тебе боли.

Глубоко тронутая, Александра дрожащими руками обняла мужа. Она не могла сказать, привлек он ее к себе или она сама прижалась к нему, снова оказавшись во власти его запаха – теплого, богатого, мужского.

Она решила, что если не просто выносит его близость и даже его прикосновения, но также получает от них удовольствие, – значит, это хороший знак. Она привыкает к нему, возможно, даже привязывается.

И не так уж это ужасно, когда тебе нравится собственный муж.

– Ты, наверное, прочитала всю доступную литературу о том, чем мы намерены заняться, – прошептал он, касаясь губами ее виска. – Не удивительно, что ты боишься.

Александра вздрогнула.

– Не удивительно?

Он поднес к губам ее руку.

– В твоих книгах что-нибудь сказано о желании? Об ощущении? О чувственности? Они могут грамотно объяснить, как легкое касание, намек на поцелуй вызывает дрожь во всем теле? – Он повернул ее руку ладонью вверх и поцеловал ее пальчики, которые неуверенно скользнули по его губам.

Он на мгновение зажмурился, когда ее пальцы коснулись шрама, нарушившего бархатистую гладкость его губ.

Завороженная Александра честно попыталась вспомнить, что она читала о… о… обо всем. Когда-либо. И не смогла. Она могла думать только о его чувственных губах.

– Я не помню нужного отрывка, – призналась она.

Редмейн стал целовать ее ладонь – его губы двигались по тыльной стороне руки вверх.

– Вам следовало бы знать, доктор, что некоторые вещи необходимо изучать на практике. Это намного продуктивнее, чем посещать лекции и читать книги.

– Да-да. – Она почувствовала, что у нее подкашиваются ноги. Похоже, по непонятной причине кости становились мягкими. Груди напряглись, соски стали твердыми и необычайно чувствительными.

Он отпустил ее руку, кости которой, судя по всему, тоже размягчились.

– Что в твоих текстах говорится об искушении, предвкушении, страстном желании, восторге или наслаждении? – требовательно спросил он. Одной рукой он ласкал ее спину, другая исследовала скромный кружевной воротник ночной рубашки, застегнутый на две перламутровые пуговицы.

Александра попыталась пробиться сквозь густой туман эмоций, ощущений и откликов, правда, не слишком успешно.

– Н-ничего, – только и смогла произнести она.

В его глазах мелькнула надменность, немного сглаженная эмоциями, искренними, однако чуждыми для Александры. Она старалась, но не могла найти для них названия.

Он склонился к ней и прошептал, касаясь ее губ:

– Позволь мне научить тебя наслаждению. – Редмейн неожиданно потерся носом о ее нос, что было удивительно приятно. – И я сделаю все возможное, чтобы не причинить тебе боли.

Принюхавшись, Александра ощутила исходящий от него запах виски. Она ожидала, что он завладеет ее ртом, станет целовать ее, нежно, как раньше, однако Редмейн стоял неподвижно, и его губы были совсем рядом с ее ртом. Он напрягся, словно конь перед стартом.

Ей не верилось, что это она вызвала его желание. Она всем своим существом ощущала страсть и потребность, сдерживаемую только титаническим усилием воли.

Однако вероятно, так и есть.

Кроме того, он казался абсолютно уверенным в том, что сможет доставить ей наслаждение.

Впрочем, она уже испытала очень приятные моменты. Нежные поцелуи и терпеливые ласки уже растопили часть ледяной стены, которую она вокруг себя воздвигла. Он уже научил ее кое-чему, касающемуся потребности. И, возможно, желания.

Ей хочется, чтобы он снова поцеловал ее? Пожалуй.

– Да, муж мой, – сказала она.

Его первый поцелуй был слабым шепотком, намеком, целомудренным прикосновением его теплых сухих губ к ее губам. Это помогло Александре расслабиться, немного ослабить оборону. И только после того, как кровь перестала греметь в ее ушах, она сообразила, что его губы ведут себя удивительно скромно, в отличие от рук.

Ее ночная рубашка оказалась спущенной с одного плеча – как выяснилось, он как-то сумел расстегнуть почти все пуговицы, которых, она это точно знала, было немало.

– Мы можем погасить свет? – спросила она.

Его взгляд застыл на ее шее. Если бы выражение его лица было менее мужским, она бы сказала, что Редмейн надулся.

– Я хочу тебя видеть, – сказал он.

Александра прикусила губу. Она понимала, что должна пройти через это испытание, но понятия не имела, какова будет ее реакция. А что, если она запаникует? Разрыдается?

Что, если вид его мужского достоинства окажет на нее слишком сильное действие и она лишится чувств? Пожалуй, лучше действовать постепенно.

– Я… я не готова.

Лицо Редмейна на мгновение потемнело, однако он послушно отпустил ее и направился к лампе. И комната погрузилась в темноту.

Чтобы вознаградить его за терпение, Александра сама расстегнула оставшиеся пуговицы, и рубашка упала к ее ногам.

Странно, но она чувствовала себя вполне комфортно, стоя совершенно голой рядом с полностью одетым мужчиной.

«Вот и хорошо», – подумала она. Ей не терпелось начать. Пусть все поскорее окажется позади. К радости или горю.

Она потянулась к мужчине и на ощупь нашла отвороты его фрака. Он хотел обнять ее, но она спустила фрак с плеч, и его руки оказались скованными. Редмейн решительным движением стряхнул фрак и освободился. Потом он сам вытащил полы рубашки из панталон. Посыпавшиеся на пол пуговицы были очевидным доказательством его поспешности.

Дрожа от холода и возбуждения, Александра, глаза которой стали привыкать к темноте, принялась гладить его руки.

Так легче, подумала она, испытывая искреннюю признательность к мужу за терпение. Он не проявлял инициативу.

Дрожа всем телом, она взяла его руки и положила ладони на свою голую талию.

Он стал ласкать ее талию, бедра, живот, потом со стоном накрыл ладонями ее груди.

– Прятать такую красоту под повязкой – преступление, – тихо прошептал он.

– Я… извини.

– Тебе не за что извиняться, – сказал он. – Я просто сообщил о сделанном восхитительном открытии. – Он взял двумя пальцами сосок и чуть-чуть сдавил его.