Она добралась до их потрясающих апартаментов. Прошлась из гостиной в спальню, на ходу трогая бархат, гладкое черное дерево и отлично выделанную кожу. Она по достоинству оценила распахнутые окна, благодаря которым в помещениях царила прохлада.

Редмейн выбрал из многочисленного домашнего персонала горничную для Александры – робкую, но очень расторопную и умелую девицу по имени Констанс. Однако после того, как Александра облачилась в одну из своих поношенных рубашек, украшенных анемичной пеной из белых кружев, она отослала горничную, решив расчесать волосы самостоятельно.

Она уже довольно долго причесывалась. Слишком долго. Достаточно долго, чтобы солнце скрылось за горизонтом. Достаточно долго, чтобы ее волосы превратились в пышную темную копну, мягкую и сияющую, а пальцы заболели – она слишком сильно сжимала в руке ручку щетки для волос.

Опасения сражались с предвкушением, образуя беспорядочное сплетение эмоций. Неужели все невесты чувствуют нечто подобное?

Даже невинные?

Как она вынесет эту ночь? Возможно, у нее получится поступить так же, как она делала раньше: выйти из своего тела. Тогда она сможет постоять у окна и подождать, когда все кончится.

По крайней мере, отвратительный акт будет недолгим. Так ей помнилось. Если начать его как можно раньше, все закончится очень скоро. И дело будет сделано.

Александра уже в сотый раз пожалела, что накануне ночью их прервали. Тогда у нее было больше смелости. Она была не так измотана, а виски подкрепляло ее решимость.

Надо выпить. Грандиозная идея.

Она встала и вышла из спальни в поисках графина с вожделенной жидкостью или хотя бы шнурка, за который можно дернуть и потребовать, чтобы графин принесли. Но тут в дверях повернулся ключ, и ее ноги приросли к полу.

Дверь, громко скрипнув, распахнулась, и на пороге появился Редмейн.

Александра почувствовала возбуждение, которое тут же сменилось страхом. Его черный свадебный костюм был безупречно аккуратен, но морской ветер растрепал волосы мужчины. Темная, почти черная прядь прикрыла шрам, и Александре до боли захотелось убрать ее.

Герцог закрыл дверь и запер ее, после чего окинул жену оценивающим взглядом.

– Я все время забываю… – пробормотал он, обращаясь к самому себе.

– Что забываешь? – пискнула Александра.

– Как ты красива. – Он развязал галстук и прошелся по комнате. – Потом я вижу тебя и осознаю, что воспоминания не выдерживают сравнения с реальностью. У меня перехватывает дыхание, как и при первой нашей встрече.

У Александры тоже перехватило дыхание. Ее буквально парализовала его близость, его сила, и возможность в следующие несколько часов познать неизведанное.

Его нежные слова согрели ее.

Она отвернулась и медленно направилась в сторону спальни.

– При нашей первой встрече? – Она с трудом выдавила некий звук, который только глухой мог принять за смешок. – Той самой, когда я была одета в твид и вся покрыта грязью?

В мгновение ока Редмейн оказался рядом и запустил пятерню в шелковистую массу ее волос, спускающихся до поясницы.

– Ты красивее в твиде и грязи, чем любая другая женщина в шелках и бриллиантах.

Александра снова попятилась, слишком поздно осознав, что, чем дальше она от мужа, тем ближе к кровати.

Оба варианта казались небезопасными. И оба были неизбежными.

– Нет необходимости говорить мне все эти приятности, – заявила она. – За мной не надо ухаживать. Может быть, мы сразу перейдем…

– Ах, ну да, доктор, вы же человек науки. Тогда относитесь к моим словам, как к констатации эмпирического факта. – Редмейн подошел к ней и обнял за талию.

Под дорогим, отлично сшитым костюмом, скрывалось тело, наделенное немыслимой силой. Его мускулы были твердыми, как железо.

И вся эта сила находилась за ней. Сзади. Редмейн сцепил пальцы под ее грудями и привлек ее к себе. В любое время он может подтолкнуть ее к постели, заставить наклониться и…

– Я и не думал тебе льстить, – прошептал он ей прямо в ухо. – Ты красива, это невозможно отрицать, и свидетельство тому – желание, которое я постоянно испытываю.

Он прижал ее к себе сильнее. Александра спиной почувствовала его твердую грудь, а поясницей – не менее твердый фаллос.

И ловко вывернулась из его объятий. Воздух. Ей необходим воздух. Она подбежала к окну и распахнула его, с наслаждением вдохнув прохладный ночной воздух.

Он отпустил ее, сказала она себе, стараясь не поддаваться панике. Она отстранилась, и он не стал ее удерживать. Это важно. Чрезвычайно важно. Об этом она сможет думать во время испытания, которым станет для нее брачная ночь.

Редмейн ничего не знает. Он не понимает, в какую агонию вверг ее, подойдя к ней сзади.

Он не знает. А она ничего не может ему сказать.

О боже. Что он о ней думает?

Сделав еще один глубокий вдох, Александра повернулась, решив, что теперь сможет взглянуть на супруга. И не обнаружила его. Она растерянно осмотрела комнату, наполненную хрусталем и отделанную отполированным до немыслимого блеска красным деревом.

Здесь было много всего. Но таинственного герцога не было.

– Я решил, что тебе понадобится это. – Редмейн появился из какой-то двери, держа в каждой руке по бокалу. В них заманчиво мерцала жидкость цвета темной карамели.

Александра почти вырвала из его руки бокал и залпом осушила его тремя большими глотками. Отдышавшись, она подняла виноватые глаза.

– Прости, я…

– Ты нервничаешь. – Он взял у нее пустой бокал и вложил в руку свой, предлагая сделать еще несколько глотков, если в этом есть необходимость. Она так и сделала, на этот раз медленнее.

Редмейн подошел к столику у кровати и стал выдвигать ящики.

Александра почувствовала любопытство.

– Что ты ищешь?

– Я ищу твой блокнот, – с готовностью сообщил он, одарив ее снисходительной улыбкой. – Мне кажется, соответствующий список добавит тебе смелости. Или ты где-нибудь спрятала записки, касающиеся прерванного соблазнения? Я готов начать с того места, на котором нас прервали.

Помимо воли улыбнувшись, она почувствовала подступившие к глазам слезы. Когда она успела стать настолько непоследовательной?

Поставив стакан на стол, она спросила:

– Ты помнишь условия?

Редмейн не улыбнулся. Хотя нет. Он улыбнулся, но не губами, а глазами. В них плясали веселые огоньки. А лицо оставалось серьезным. Возможно, улыбка причиняет ему боль?

– Дай подумать. – Он стал загибать пальцы. – Мне не разрешается использовать язык. Мы должны быть раздеты. И находиться лицом друг к другу… – Он устремил на жену задумчивый взгляд. – О, дорогая, кажется, я нарушил правило. – При этом его губы все же сложились в улыбку, и он явно не испытывал при этом никакой боли. – Но мы не обсудили наказание за подобное нарушение. Это должно быть что-то ужасное…