— Филиппия, — и она негромко рассмеялась, увидев мою ошарашенную морду. — Оно означает, «любящая коней».

Слышавший наш разговор от начал до конца Петька заржал, а под моим яростным взглядом громко свистнул и пришпорил своего коня, рысью заскакивая на мост.

— Вот же… — я сжал губы. Только бы эта шутка не вышла за пределы двора древнего замка. А то чую я массу шуточек, которые обязательно родятся, про венценосных жеребцов. — До свиданья, Филиппия. Мы скоро встретимся в Москве, — и я направил Цезаря за Петькой, который уж практически пересек мост. Она что-то ответила, но я уже не расслышал, из-за стука копыт как Цезаря, так и тронувшихся вместе со мной гвардейцев. Шикарный день рождения я сам себе организовал. Ни у одного правителя такого не было. Поздравляю, Петр Алексеевич, надейся, что в России за тебя и твое здоровье сегодня выпьют, коль самому не придется.

Бутурлин, пошептавшись о чем-то с Кранько, разделил подчиненных ему драгун, и они разъехались небольшими группами, стараясь охватить дозорами как можно большую территорию, чтобы обнаружить, откуда драгуны совершают свои набеги.

С одной стороны поляков можно было понять, все-таки это мы сейчас шли по их территории, поэтому партизанить им сам бог велел. А с другой стороны, не мы развязали эту войну, которая для Польши без поддержки союзников с самого начала ничем хорошим не светила. Да еще и Пруссия их предала, сначала вселив какую-то надежду. Хотя кто-кто, а уж поляки все знают о предательстве. Интересно, а орден Иуды, специально для одного человека учрежденный дедом, еще кто-нибудь, кроме Мазепы, заслужил? Хотя Мазепа все-таки запорожцем был, и это, кстати, ставит примкнувших ко мне казачков в весьма невыгодное положение. Они, кстати, это прекрасно понимают, поэтому особо не возникают. Но вот я, например, подозреваю, что среди шляхты своих Мазеп пруд пруди, правда, это пока недоказуемо.

Полностью обезопасить наш переход Бутурлину удалось только, когда мы были в трех днях пути от Варшавы. Именно тогда последний драгун был застрелен, а с ними наши озверевшие от бесконечной скачки кавалеристы не церемонились. Наконец-то можно было вздохнуть спокойно и хоть немного передохнуть.

— Франция не рискнет именно сейчас настоять на том, чтобы вернуть трон Станиславу Лещинскому? — мы ехали, неспешно разговаривая с Салтыковым, который в последние дни выглядел крайне озабоченным.

— Нет, им сейчас некогда заниматься проблемами Лещинского, — я ухмыльнулся. Ну не просто же так я столько времени просидел в Брестском замке, рассылая гонцов с письмами десятками. Да и зуб у меня имелся на будущих родственничков.

— И чем же они таким важным заняты? — проворчал Салтыков, поглядывая на меня, уткнувшись при этом носом в воротник. С каждым днем становилось все холоднее и холоднее, но снега все так же не было.

— Они пытаются понять, с чего это Мориц Саксонский решил предъявить права на Саксонию целиком, чтобы принять титул курфюрста. При этом, нужно читывать, что Мориц никогда не считался со средствами для достижения своей цели. И не важно, что войска, которыми он сейчас командует, принадлежать Франции. Он сделал для этой страны слишком много, поэтому справедливо будет французам помочь ему в его затруднении.

— Но Август еще жив, — Салтыков даже воротник оставил, и теперь смотрел на меня абсолютно круглыми глазами.

— Ну и что? — я пожал плечами. — Когда сего достойного без всяких сомнений чего-нибудь мужа останавливали подобные мелочи?

— И как же он додумался до подобной авантюры? — Салтыков поморщился и снова спрятал нос в воротник своей шубы.

— Скажем так, я посетовал в письме, которое написал ему пребывая в меланхоличных чувствах в Бресте, что это очень несправедливо, что он лишен даже звания курфюрста, это так несправедливо, что я безусловно не стал бы предпринимать никаких действий, если бы он когда-нибудь задумал получить причитающееся ему по праву. А еще я выслал ему десять тысяч ливров для поднятия боевого духа…

— Морицу Саксонскому десять тысяч ливров хватит на неделю, если хватит, конечно. Эти десять тысяч его только раззадорят, — Салтыков скептически покачал головой.

— Разумеется. Аппетит приходит во время еды. Думаю, что он очень захочет Саксонию, дабы больше не зависеть от подачек сильных мира сего.

— Но у Августа есть сын…

— Мориц тоже его сын, признанный и узаконенный. Так что он тоже имеет все права на то, чтобы стать в итоге курфюрстом, — я задумчиво смотрел на дорогу. Траву прихватила изморозь, но снега все не было. Для нас это, конечно, хорошо, а вот для земли плохо. Как бы проблем с урожаем не возникло.

— Боюсь, что и Саксонии, которая и так уже вся в долгах, надолго этому авантюристу не хватит, — Салтыков снова покачал головой.

— Ты так говоришь, Петр Семенович, словно считаешь, будто мне есть дело до того, как будут обстоять дела в Саксонии при Морице. Неужели ты не допускаешь такой вероятности, что он окончательно взялся за ум и при нем Саксония окончательно расцветёт?

— Мы сейчас про одного и того же Морица говорим, государь? — хмыкнул Салтыков.

— Как знать, все люди меняются. Но я на всякий случай велел Ушакову кого-нибудь туда отправить, чтобы отслеживали обстановку, и, если ты прав, Петр Семенович, и Мориц поступит с Саксонией так же, как и с приданым своей жены, то это только вопрос времени, когда начнутся распродаваться причем задешево заводы и мануфактуры, коими славится это княжество. Главное не упустить момент и прикупить их вместе с машинами и мастерами, — я ухмыльнулся. А ведь я не сказал Салтыкову самого главного, я кинул Морицу горсть золотых, а еще обещал помочь с людьми, парой полков, в виде наемников, если в них возникнет необходимость. И ведь мне даже не нужно, чтобы он победил, нужно, чтобы Мориц навел шороху и отвлек взгляды, пристально наблюдающие за Российской империей, направив их на себя. Ведь с Голландией у нас неплохо получилось затягивать народные волнения. На прошлогоднем восстании ткачей Ушаков здорово натренировался, умудрившись затянуть решение этой проблемы правительством Голландии на четыре месяца. За это время производство упало так, что только-только вышло на прежний уровень. Именно поэтому Голландия особо никуда не встревает, ей бы со своими проблемами разобраться. И именно поэтому Ваньке Долгорукому удалось сравнительно недорого флотилию нанять. Но это все ерунда, по сравнению с предстоящей битвой за Варшаву, исход которой никто из моих генералов так и не смог предсказать. Слишком много неизвестных в этом уравнении со стороны армии противника. Но хоть нападения драгун на колонну прекратились.

Поляки заняли обе имеющиеся на подступах к Варшаве высоты, разделенные болотом. Перед этим самым болотом выстроились пехотные полки, кавалерия, вероятнее всего прикрывала фланги.

Наученные горьким опытом, поляки тут же открыли огонь по взмывшему в небо шару, и Эйлер его спустил от греха подальше, потому что людей, способных нормально переносить высоту, в российской армии было раз-два и обчелся. Хоть новое подразделение и называлось полком, но называлось оно так в перспективе, потому что сам Эйлер использовал эту войну еще и как полевые испытания своего детища, и, кроме того, с головой ушел в проблему разработки пилотируемого аппарата, то есть изобретал нечто, что будет перемещать предмет по воздуху, в нашем случае пока корзину, не туда, куда подует ветер, а туда, куда нам это будет нужно.