Марк был одарённым лингвистом. Он поступил в университет, где добился больших успехов и впервые завёл романтические отношения. Он прекратил самоистязания и стал, в общем и целом, довольно счастливым молодым человеком; однако переход от университетской жизни к жизни реальной дался Марку очень сложно.

– В каком-то смысле мой отец был прав…

– Прошу прощения?

– Я почувствовал себя потерянным и связался с людьми, с которыми у меня было мало что общего. Я проводил время в каких-то мутных клубах и делал такие вещи, о которых сейчас сожалею. Было ощущение, что всё, о чём говорил мой отец, оказалось правдой. Геи были отвратительны – мальчики-давалки, говномесы. Я не находил удовольствия во всех этих клубных встречах, мне-то хотелось чего-то совершенно другого, и я ходил туда только потому, что мне некуда было больше пойти. Думаю, я просто боялся одиночества.

Люди готовы на самые безрассудные поступки, чтобы избежать одиночества и быть принятыми. Когда я работал в урологической клинике, мне довелось видеть огромное множество молодых людей – порой подростков, – которые специально занимались незащищённым сексом, так как хотели получить ВИЧ. То были времена, когда ВИЧ прочно ассоциировался с гомосексуальностью, развитием СПИДа и безвременной кончиной. По многим причинам – по большей части социальным и культурным – ВИЧ плотно переплёлся с сексуальной политикой и взглядами на личность. Молодые люди хотели обзавестись ВИЧ, чтобы ещё ярче почувствовать себя геями и обрести статус в более широком гомосексуальном сообществе. Большинство из них добилось своего – и умерло. Абсолютная тщетность их бессмысленной воинственности до сих пор наполняет меня печалью.

Солнце за окном ушло за горизонт, и сиреневая тень комнаты сменилась пурпурной тьмой. Я сделал несколько заметок и сказал:

– Возможно, теперь, когда у вас появились значимые отношения, чувство вины пойдёт на убыль.

– Но мы с Клаусом уже восемь месяцев вместе.

– Не так уж это и долго.

Марк выглядел обеспокоенным. На лице его читалось сомнение, а в голосе сквозил скептицизм.

– Хорошо, представим, что проблемы с виной улажены, – произнёс он. – Вы в самом деле считаете, что на этом всё? Здесь больше ничего не скрыто?

– Возможно, так и есть.

– А если нет? Что, если я всё равно не захочу заниматься любовью так, как нравится Клаусу, даже после того, как проговорил все свои заскоки?

– Благополучные отношения подразумевают компромисс.

– Но секс – слишком важная составляющая. И не будь я геем…

– Вы могли бы оказаться в точно такой же ситуации. Существует большое количество гетеросексуальных мужчин, которым нравится анальный секс.

– Да, но они всегда могут воспользоваться очевидной альтернативой, если их жёнам не понравится такое предложение.

– Верно. Но это не значит, что они испытают точно такое же удовольствие: возможно, анальный секс для них – нечто особое, более интимное, а потому более возбуждающее.

– Полагаю, вы правы. Я как-то не рассуждал в подобном ключе.

Мне не хотелось, чтобы Марк просто так брал и связывал свои сексуальные проблемы с гомосексуальностью. Он понял мою точку зрения, и я был рад увидеть на его лице улыбку.

В конце XIX века сексуальное поведение человека стало объектом научной экспертизы. В медицинской литературе начали появляться клинические случаи, описывающие гомосексуалистов, или, как их тогда называли, «сексуальных перевёртышей». Общий взгляд сводился к тому, что сексуальная инверсия – это врождённая патология, сравнимая с физическими недостатками и болезнями. Гомосексуальность была включена в психиатрические пособия и стояла в одном ряду с убийством на почве садизма и некрофилией. Хотя некоторые врачи не соглашались с таким взглядом и утверждали, что гомосексуальность не болезнь, а гомосексуалисты – к примеру, такие как Леонардо да Винчи – внесли значительный вклад в культурное наследие, их полные здравого смысла голоса тонули в неистовом рёве мнения большинства. С наступлением ХХ века настроения начали меняться, и к 1960-м и началу 1970-х годов уже многие психотерапевты и психиатры задавались вопросом: а стоит ли вообще рассматривать гомосексуальность как душевное заболевание? В 1973 году её исключили из ДСР. Пересмотренная форма данного диагноза – эгодистоническая гомосексуальность (недовольство половой ориентацией) – продержалась до 1987 года.

Изъятие гомосексуальности из диагностических руководств подняло волну любопытных вопросов. Следует ли так же пересмотреть и другие формы сексуального поведения, традиционно описываемые как девиантные?

Психотерапия обычно занимается такими личностями, чьи сексуальные наклонности идут вразрез с законом, не подразумевают взаимного согласия сторон, вредоносны, насильственны, требуют чрезмерно много времени или связаны с большим внутренним напряжением или конфликтом. Педофилия, скопофилия (любовь к рассматриванию), эксгибиционизм и фроттаж (трение о человека в публичном месте против его воли), несомненно, являются антиобщественными девиациями, и большинство людей согласилось бы, что в данном случае лечение очень даже желательно. Вместе с тем в нынешней версии ДСР существуют и другие «парафилические расстройства», которые заслуживают внимания профессионалов только при обострённой или деструктивной форме. Когда-то наличие фетиша считалось клинически значимой характеристикой, но теперь – уже нет. Очень много мужчин (примерно четверть) имеет свой фетиш: чулки, высокие каблуки или латекс, – но это вовсе не означает, что им тут же можно поставить диагноз «фетишистское расстройство». Если сексуальные предпочтения, какими бы странными они ни были, безопасны и приносят человеку удовольствие – одному или в компании взрослого партнёра, согласного разделить подобный опыт, – то лечение, как правило, не нужно. Если же человек утверждает, что его сексуальные пристрастия заставляют его страдать, тогда акцент в терапии делается скорее не на «лечение», а на принятие.

Секс играет важную роль в человеческой жизни. Все наши основные социальные институты осознают его важность. Сексуальная близость описывается в мифах, в литературе, в театральном искусстве; вдобавок перед нами постоянно мелькают эротические изображения: по телевизору, в интернете, в рекламе, в художественных галереях. Почему же тогда секс является причиной смятения, вины и стыда? Казалось бы, уже давно пора подружиться с ним и жить в гармонии с собой.

Чаще всего стыд перед сексом возлагается на религию: именно её обвиняют в том, что она заставляет смущаться сексуального влечения, – однако есть множество взрослых людей, которые даже в детстве не были вовлечены в религиозные учения, но вместе с тем испытывают неловкость и стыд, когда дело касается плотских желаний.

Скорее всего, корень проблемы кроется в кое-какой нестыковке. У всех нас есть кора головного мозга, которая иногда зовётся серым веществом: внешний слой мозга толщиной в четыре миллиметра, отвечающий за мышление и вынесение суждений; также у нас есть подкорка, в которой содержатся органы, связанные с формированием базовых потребностей и эмоций. Несколько десятилетий нейробиологи прибегали к термину «триединый мозг», дававшему понять, что наш мозг в ходе развития трижды подвергался изменениям и каждое из этих изменений соотносится с определённой эволюционной стадией: рептильной (от рептилий), эмоциональной (от млекопитающих) и рациональной (унаследованной от более поздних, развитых млекопитающих). Идея сильно упрощена, но основная мысль, что на нас влияет корково-подкорковое разделение, не вызывает никаких сомнений. Такое разделение, в общем и целом, можно соотнести с расслоением разума на сознательную и бессознательную части, которые Фрейд называл «эго» и «ид», или «я» и «оно». Мужчина, смотрящий на сексуально привлекательную женщину, способен оценить её черты в рамках классического представления о красоте, однако вместе с тем он рассматривает её пристальным и изучающим взглядом животного.