Обычно их занятия любовью включали взаимную мастурбацию. Клаус хотел секса с проникновением, но Марк редко горел желанием такого способа любви.

– Я попросту не нахожу этот способ приятным, хотя мне следовало бы.

– Почему вы считаете, что вам «следовало бы»?

– Потому что другим людям он кажется приятным.

– Кому-то приятно, кому-то нет.

Марк ослабил галстук и расстегнул воротничок рубашки.

– Я чувствую, что таков мой долг перед Клаусом. – Он постучал пальцем по хромированному каркасу кресла, и послышался тихий звон. – Но так не должно чувствоваться. Мне должно хотеться доставить Клаусу удовольствие, потому что я люблю его. Во мне должно быть больше желания пойти навстречу и заниматься любовью так, как хочется ему.

Страх заражения является типичной чертой обсессивно-компульсивного расстройства. Хотя прежде Марк и не упоминал подобной боязни, я подумал, что причина, по которой он избегает проникновения в сексе, связана с переживаниями о чистоплотности. Порой пациенты не сразу рассказывают о самых волнующих симптомах – им нужно время, – однако оказалось, что Марка не беспокоят ни микробы, ни испражнения, ни ВИЧ (на который и он, и Клаус прошли проверку). Чуть позже на том же сеансе Марк признался, что анальное сношение для него всегда было связано с некоторой степенью «морального дискомфорта».

– Вы думаете, что делаете что-то неподобающее? – спросил я.

– Ну, когда дело касается других людей, то я не думаю, что они делают что-то неподобающее. А вот когда я сам…

– Что вы тогда чувствуете?

– Отвращение.

– Отвращение к процессу или отвращение к себе?

– И то, и другое.

Отвращение – базовое чувство, которое развилось у наших далёких предков с тем, чтобы защищать их от инфекций и болезней. Испорченная еда, выделения из тела, признаки разложения и болезни, а также организмы, связанные с заражением, – все они вызывают отторжение. Отвращение также касается и секса, потому что секс подразумевает контакт с телесными жидкостями и отверстиями, которые связаны с выделениями организма. Одна только мысль о них может запросто убить всё желание. Поэтому то, насколько пара способна сдерживать отвращение к подобным вещам, может служить индикатором близости в их отношениях. Он показывает, что партнёры в паре могут делать друг с другом такое, что не стали бы делать ни с кем другим.

– Клаус говорит, что ему не хватает близости…

Мысль о том, чтобы проглотить чужую слюну, вызывает отторжение у большинства людей, но именно этим мы и занимаемся, когда целуемся. К тому же следует отметить, что даже этот относительно безобидный акт не является универсальной чертой, присущей сексуальным ласкам. Изучение 168 культур показало, что только в 46 % из них поцелуй воспринимается как что-то романтическое. Более половины всех отношений не уходят дальше первого поцелуя. Парочки чаще целуются и расстаются, чем целуются и продолжают отношения. Близость балансирует на тонкой грани между отвращением и желанием, она – хрупкий компромисс между двумя мощными эволюционными императивами.

– Я понимаю желание Клауса. Если я не сделаю это ради него, то кто? Но когда мы начинаем заниматься любовью так, как хочет он, у меня пропадает всякий настрой.

Связи в мозгу, которые активируются всякий раз, когда мы испытываем инстинктивное отвращение, сплетены с более обширной и сложной системой, которая последовательно развивалась на протяжении всей нашей эволюции. Новейшие части этой системы – самые недавние связи – отвечают за способность человека мыслить. Так как высшие и низшие уровни этой системы взаимосвязаны, то суждения разума о моральной недопустимости тоже сопровождаются чувством инстинктивного отвращения. Подобная связь отражена в языке, которым мы привыкли описывать неподобающие действия: коррумпированная власть – «прогнившая», злокозненный человек «очерняет» или говорит «грязную» ложь, а от назойливого человека может «тошнить».

– Когда страсть сходит на нет, – спросил я Марка, – что вы чувствуете?

Он снова постучал по креслу.

– Я чувствую себя грязным.

Солнце начало клониться к западу, и Марка залило золотистым светом, падавшим из окна. Он поднял руку и прикрыл ею глаза.

– Прошу прощения. – Я поднялся с места, опустил жалюзи, и комнату окутало сиреневой тенью. – Так лучше.

Марк дождался, пока я вернусь в кресло, а затем продолжил:

– Я всегда испытывал чувство вины, оно всегда ворочалось внутри меня.

Несмотря на перемену взглядов и прогрессивное законодательство, в обществе всё ещё бытует стойкое предубеждение против гомосексуалистов. Кто-то не терпит гомосексуальность из-за религиозных убеждений, кто-то же считает её попросту противоестественным явлением. Взгляды, в основе которых лежат священные тексты, неподвластны никаким рациональным доводам; однако у многих биологических видов действительно наблюдается гомосексуальное поведение, поэтому оно, вне всякого сомнения, явление вполне естественное. Укоренившаяся в людском сознании гомофобия приводит к огромному числу негативных последствий, и самое распространённое – чувство вины.

Я полагал, что искать корень вины Марка предстоит очень долго. Однако, когда я предложил поговорить о его детстве, он тут же вспомнил несколько случаев подобного рода переживаний. Временами он прекращал рассказ и вздрагивал, прикладывая ладонь к щеке, как если бы у него вдруг страшно разболелся зуб.

– Что случилось? – спрашивал я.

– Мне стыдно.

Марку было очень сложно говорить о самых ранних событиях своего детства. Тем не менее за три последующих сеанса он рассказал достаточно, чтобы я смог установить чёткую связь между его воспитанием и чувством вины, которое сказывалось на его сексуальной жизни. Как ни печально, его история не была чем-то из ряда вон, и мне уже доводилось слышать множество подобных рассказов.

Марк вырос в рабочей семье, придерживавшейся очень строгих традиционных взглядов. Мать была заботливой, но вместе с тем холодной и отстранённой женщиной, а отец-итальянец, родившийся в Англии, воплотил в себе все худшие стереотипы средиземноморского мачо: постоянно делал гомофобные замечания и, похоже, был одержим мыслью, что его сын может оказаться геем. Также у Марка были две старшие сестры, которые копировали поведение отца и всегда отвечали на его замечания о гомосексуальности кислыми гримасами и полными отвращения взглядами. Когда Марку исполнилось пятнадцать, отец показал ему кухонный нож и сказал: «Если вдруг ты окажешься геем, то окажи себе услугу – вскрой себе вены». Скорее всего, отец Марка тоже был геем, и его поведение мачо проистекало из отрицания. Один из моих пациентов-геев рассказывал мне, что когда был подростком, то часто вместе со скинхедами устраивал «разнос чудилам». Невозможность принять собственную сексуальность может привести к чудовищным последствиям.

Токсичная среда, в которой воспитывался Марк, заставляла его испытывать частые эмоциональные потрясения, в ходе которых он занимался самоистязанием, после которого чувствовал облегчение. «Я держал руку над пламенем свечи до тех пор, пока боль не становилась совершенно непереносимой». Подобное поведение служило нескольким целям. Марк одновременно демонстрировал силу, которая шла вразрез с идеей, что все гомосексуалисты женоподобны; и символически выжигал из себя заразу и наказывал себя за будоражащие его ум гомосексуальные фантазии.