У японских макак с северных островов густой мех, в отличие от остальных ныне живущих приматов

Большие различия в сигнальных признаках полового отбора особенно важны для близкородственных видов, между которыми возможно скрещивание. Песни и яркие перья у птиц выступают маркерами приспособленности, но самцы певчей зонотрихии (американского воробья) издают совершенно другие ноты и мелодии, чем самцы белошейной зонотрихии; самцы одного вида вьюрковых ярко-желтые, а у других видов оперение пурпурное, ярко-синее или зеленое. Мы слишком много на себя берем, говоря, что неандертальцы ценили то же, что и мы, и поэтому выглядели похоже на нас. Внешние признаки, такие как волосяной покров на теле или черты лица, необходимость в одежде или в ее отсутствии, могли бы объяснить, почему, судя по ДНК, мы с неандертальцами не скрещивались[24]. Есть причины считать, что наши два вида вели себя агрессивно по отношению друг к другу.

Неандертальцы, скорее всего, выживали без сложных технологий, иначе были бы найдены какие-то еще их артефакты, кроме грубых очагов и скребел. Может быть, низкий уровень технологий компенсировало что-то другое, например мех и зимняя спячка? Если неандертальцы зимовали в пещерах, как северные медведи (а если не зимовали, то почему?), то мы, адаптированные к лету люди-охотники, вторгавшиеся на их территорию, убивали бы их так же, как медведей в берлоге. Но, даже если тогда мы с неандертальцами были достаточно похожи, чтобы не рассматривать их как добычу, вряд ли это бы нас остановило. Нам бывает достаточно очень небольших различий, а иногда даже воображаемых или искусственных стереотипов, чтобы создать конфликт. Мы выделяем различия благодаря психологическому механизму, который работает на разобщение, но, скорее всего, он развился у нас в эволюции, потому что в пределах группы усиливает ее сплоченность и позволяет ее членам «лучше» (более эффективно) конкурировать с другими группами.

Я уверен, что неандертальцы отличались от нас гораздо сильнее, чем это кажется сейчас по строению их костей. Они не были хуже человека разумного. Их образ жизни, по-видимому, был простым, но около 200 или более тысячелетий успешно проходил испытания практикой, значит, обеспечивал стабильность и соответствовал окружающей среде. Возможно, лет через сто или раньше мы узнаем, на что способны сами: узнаем, может ли приспособленный к вечному лету вид счастливо жить на севере и быть здоровым умом, телом и духом в окружении разрушенной фауны, на пище и энергии, которые приходится завозить с далеких континентов.

Почему люди с таким удовольствием говорят о простой жизни, особенно если это было лето в хижине на берегу озера? Тосковать по простой зимней жизни, наверное, хочется меньше, хотя если бы был способ ввести человека в спячку – например, с помощью химического вещества, которое естественным образом вырабатывается у зимоспящих медведей и сурков, – это как минимум могло бы понравиться некоторым облигатным любителям лета. Но даже летом главной проблемой, если это можно так назвать, будут развлечения, или их отсутствие. Впрочем, есть решение, которое затмит и газонокосилку, и шезлонг, и телевизор на 100 каналов: понаблюдать за муравьями и другой живностью.

Каждое лето я пытаюсь узнать что-нибудь новое о животных. Я провел лето 1981 года в лесах Мэна, в старой ветхой хижине из рубероида, в компании моей тогдашней жены, виргинского филина и двух ворон. Мы с Мэгги изучали поведение насекомых, которых называют муравьиными львами за то, что эти малоподвижные хищники ловят быстрых муравьев. Для этого они копают ямки в сухом сыпучем песке. Ямки служат ловушками; муравьиный лев прячется в песке на дне ловушки, так что оттуда торчат только острые щипцы-жвалы; этими щипцами он хватает муравья, стоит тому забрести в ямку. Если муравей пытается выкарабкаться по крутому скользкому склону, львы бросают песок вверх, песчаный склон осыпается, и муравей возвращается в пределы досягаемости. В рамках эксперимента мы ловили муравьев, чтобы кормить муравьиных львов. И все время случалось что-то неожиданное, что порой отвлекало от работы. Однажды около кострища возле хижины я увидел рыжих муравьев, которые бегали и таскали черных, и, чтобы отдохнуть от муравьиных львов, остановился посмотреть на эту загадочную сцену. О муравьях я знал еще меньше, чем о муравьиных львах, и чем больше наблюдал за ними, тем меньше понимал. Я сделал записи, надеясь когда-нибудь разобраться в этом.

Муравей тащит муравья другого вида, который, похоже, ничего не имеет против и совершенно неподвижен

Рядом с нашим кострищем был муравейник с черными муравьями – тогда это была невысокая кучка рыхлой почвы, пихтовых иголок и другого мусора. На муравейнике и вокруг рос мох кукушкин лен, а рядом – голубика. Я решил, что колонна больших рыжих муравьев вторглась в колонию черных, откуда первые стали вытаскивать вторых и тащить их по поцарапанной ледником гранитной ступеньке у нашего порога и через поросль низких кустиков голубики. Проследив за рыжими муравьями, я нашел их гнездо на краю соснового леса почти в 30 метрах к северу и предположил, что это был набег за рабами. Муравьи-рабы получаются, когда незрелых особей (в основном личинок или куколок) забирают в муравейник из другого гнезда; они приобретают запах той колонии, куда их принесли, и затем становятся ее членами. Но я был озадачен тем, что взрослые муравьи не суетились и не боролись друг с другом: «рабы» свернулись в шарики, как будто чтобы их было удобнее нести. Я удивлялся, что они так охотно покидают свой муравейник.

Я провел в Мэне еще несколько летних сезонов. В течение следующего лета, 1982 года, та же колония рыжих муравьев совершила набеги еще на два гнезда черных муравьев, одно из которых было на другой лужайке, довольно далеко, примерно в 80 метрах. Чтобы добраться до этого гнезда, рыжим нужно было пересечь густой тенистый ельник. Я заключил, что такое происходило регулярно, потому что в пределах досягаемости большого муравейника рыжих налетчиков была 21 пустая муравьиная куча. Поковыряв муравейник, по защитному запаху я понял, что передо мной род Formica, то есть муравьи, выделяющие муравьиную кислоту. В Европе рыжие лесные муравьи Formica контролируют вспышки размножения гусениц. Считается, что одна колония может расправиться со 100 000 гусениц в день. Возможно, мои рыжие муравьи, которые мне показались очень похожими на Formica, ловили другую добычу, поскольку гусениц в гнездо тащили только изредка.

11 августа колонна рыжих муравьев проследовала к той же отдаленной северной колонии, что и предыдущим летом, и я сделал кое-какие заметки, наблюдая за их движением. За 10 минут мимо меня прошел 91 рыжий муравей с муравьиным расплодом (шесть крупных личинок и 85 куколок), а 47 рыжих муравьев несли взрослых черных. Как и раньше, не было никаких признаков борьбы: все пойманные черные муравьи свернулись в шарики, чтобы их было удобно нести.