Не до конца вытесненный чужаком мальчишка, естественно, ощущал процесс «воспитания» в полной мере, но кого волнуют слезы и крики обреченного сопляка?

А вот оракул, обнаружив себя беспомощным, запертым в живой клетке и без поддержки демона со свитой, неожиданно проникся. И вместо того, чтобы окончательно выдавить старого хозяина из тела или поглотить его разум, потеснился. Просто ради того, чтобы хотя бы часть боли уходила на сторону и пусть на день, но становилась меньше.

Так они и жили: двое постояльцев на одной жилплощади. Один — безмерно древний, абсолютно чуждый этому миру дух с собственными понятиями о добре и зле, а второй — частично поглощенный им, неумолимо сходящий с ума мальчишка, у которого хватило сил вцепиться в неожиданного спасителя остатками разума и прилепиться к нему паразитом.

Будучи не в силах оторваться друг от друга, они вместе прислушивались к чужим шагам и до мельчайших оттенков запоминали каждый голос из тех, что задавал им вопросы. Вместе выли от отчаяния, не имея возможности вырваться из тюрьмы. Вместе думали. Хрипели от боли. Бились в кандалах. Люто ненавидели. Умирали. И тут же возрождались в резко постаревшем, быстро исчерпавшем свои резервы теле, о котором, несмотря ни на что, заботились палачи.

Иногда Каннир приходил в себя и начинал прислушиваться к тому, о чем говорили его мучители. Когда-то целые годы выпадали из памяти, и он даже при желании не мог вспомнить, как умудрялся выживать все это время. Периодически случайные воспоминания соседа забредали, наоборот, к нему, и тогда картинка происходящего начинала потихоньку складываться, но он все равно не мог понять ее до конца.

Единственное, что ему было ясно, так это то, что светлые очень интересовались делами Темной гильдии и ее бывшего главы. Не все, конечно, — многие жили обычной жизнью и не мечтали о большем, но небольшая группа единомышленников зачем-то упорно искала старые записи мэтра Валоора и пыталась воспроизвести то, что записано в его черновиках.

За долгие годы исследований они немалого добились: создали сеть тайных лабораторий, в которых работа не прекращалась ни на миг, совершили настоящий прорыв в изучении оракулов, смогли отыскать сохранившиеся со времен войны книги по темному искусству и успешно освоили изложенный там материал. С помощью пленников частично расшифровали старые книги и на их основе создали абсолютно новый вид нежити, которого ранее просто не существовало, а также доказали себе и всему миру, что некромантия как наука вполне может обойтись без некромантов.

Сложность была в другом — они не хотели прозревать грядущее дальше, чем на несколько десятилетий. Им этого не требовалось. Тогда как Каннир, сумевший с помощью оракула подсмотреть гораздо более поздние события, не без злорадства обнаружил, что светлые, даже полностью освоив теоретическую часть темного искусства, так и не смогли стать истинными мастерами этого дела.

Ремесленниками, исполнителями, подражателями — да. Но не творцами. Создавать и придумывать новое, свободно оперируя полученными знаниями, вникнуть в самую суть искусства, расширяя границы познания, у них не получилось. Все, чего они смогли достичь, сводилось к слепому подчинению изложенным когда-то законам. Бесконечному повторению того, что уже было изобретено. Истинного духа творения, присущего настоящему темному магу, в них так и не зародилось. Слишком уж разными были мастера и мэтры, и слишком сильно отличались системы их ценностей.

Бродя по просторам времени, Каннир не раз видел, как в сравнительно недалеком будущем светлые повсеместно занимаются темным искусством. Те должности, на которые некогда нанимали исключительно мэтров, теперь оказались свободны. Все обязанности по содержанию и охране кладбищ, все профессии и всю работу, которую когда-то выполняли мэтры, тоже пришлось взять на себя мастерам. К чему-то им пришлось скрепя сердце привыкать. Какие-то принципы в силу необходимости пересмотреть. От многого отказаться. А с чем-то даже смириться. Просто потому, что мэтров-то больше не осталось, а умертвия, зомби, упыри и другая нечисть и нежить никуда не делись: естественная нежить как рождалась, так и продолжала рождаться, а искусственной, как это ни парадоксально, стало еще больше. Она просто сменила хозяев и названия, но глобальных перемен не произошло.

Конечно, время от времени на просторах Сазула продолжали рождаться дети с темным даром, но редко. Способности их из-за проведенной некогда тотальной чистки становились все слабее. Так что всего через пару столетий их дар, так видел оракул, настолько измельчал, что даже при должном обучении эти маги уже не могли выполнять функции, которые легко давались простым светлым.

Возможно, если бы у юных мэтров появился толковый учитель, сумевший возродить старые традиции или до конца освоить высшее искусство, на которое у новых мастеров просто не хватало сил, то у детей появился бы шанс. Но увы — не стало больше ни мэтров, ни традиций, непонятые книги так и пылились в библиотеках бесполезным грузом, а Каннир, раз за разом просматривая будущее, все чаще замечал на его месте пугающую пустоту, от вида которой внутренности скручивались холодным узлом.

Он видел и то, как некоторые светлые, решив окончательно «потемнеть», с годами превращались в безумцев. Фанатично преданные изобретенной ими самими идее, поверившие в собственное могущество и стремящиеся доказать давно исчезнувшей касте некромантов свою правоту, они убивали, вернее, еще только будут убивать ради того, чтобы раз за разом доказывать свое превосходство и хоть в чем-то, пусть даже в количестве смертей, превзойти бывших коллег, упорно твердивших о том, что количество далеко не всегда переходит в качество.

Кто-то из них сходил с ума в попытке освоить высшие ступени темного искусства. Кто-то терял себя и превращался в слабое, утратившее веру существо, не интересующееся ничем и ни к чему больше не стремящееся. Кто-то, ища выход из логического тупика, создавал свою религию. Кто-то, слишком поздно поняв ошибку, возвращался к истокам.

Вот только мир этого уже не видел — раздробленный на куски, лишенный одного из основополагающих факторов равновесия, он неумолимо катился в пропасть, раздираемый на части многочисленными противоречиями.

Разумеется, слова «Иммогор», «ЭСЭВ» и многие другие термины были Канниру неизвестны, однако основное юный мэтр все же уловил и ужаснулся увиденному. Но кто станет слушать умалишенного паренька, хрипло выкрикивающего нелепые угрозы? Кому интересно бессвязное бормотание идиота, пророчащего всевозможные беды? Над ним даже не смеялись — просто игнорировали. А он со все возрастающим отчаянием следил за тем, как все четче становятся вехи предсказанного им будущего, и плакал от бессилия.

О том, что светлые, помимо прочего, намереваются создать еще одного оракула, Каннир тоже знал. Но не особенно тревожился, поскольку предвидел, что повторить этот успех у его палачей не получится.

Может, потому, что в последние пять лет им стало сложнее разыскивать новых жертв, поскольку из-за объявленной амнистии большинство темных попадались на глаза Совету магов до того, как их успевали перехватить. А может, усилия самого Каннира, начавшего из упрямства увиливать от прямых ответов, сыграли свою роль. Не исключено, что он просто утешал себя, обманываясь иллюзиями, но, будучи неплохим человеком, он искренне переживал за юных коллег и всеми силами старался прикрыть их от внимания заговорщиков.