Я поняла, что это шутка, и улыбнулась. Но не сразу.

В просторной конюшне было прохладно и темно, если не считать тех мест, где в крыше были отверстия, сквозь которые пробивались солнечные лучи. Вместе с мистером Карр-Брауном мы обошли все стойла, и он назвал мне имя каждой лошади. Он показал мне большой ящик с щетками, гребнями, скребками и специальными мазями, которые надо было использовать для обработки поврежденной кожи.

— Иногда у них бывают открытые раны или трещины, например если защемила подпруга. Ты должна за этим следить.

В какой-то момент он вышел наружу и позвал Таттона, игравшего под олеандровым деревом. Тот резво взбежал по холму. Он, конечно, знал, как чистить конюшни, но Джозеф Карр-Браун не хотел, чтобы мальчик занимался этим в одиночку.

Они оставили меня там с Таттоном.

Вдвоем мы вывели лошадей наружу, дав им немного попастись под деревьями. Вначале я их немного побаивалась, в основном из-за размеров, но потом увидела, как спокойно управляется с ними Таттон.

— Они скоро к тебе привыкнут, — сказал он. — Иногда они бывают не в настроении, тогда их лучше не трогать. Особенно Какао. Она не признает никого, кроме мистера Карр-Брауна.

Мы вычистили стойла и протерли пол. Это была тяжелая работа, и скоро я вспотела и устала. Закончив, мы завели лошадей обратно, и Таттон показал мне, как проверять копыта и как за ними ухаживать. Потом мы стали носить воду из колонки и выливать в поилку. Одно ведро за другим. Но они выпивали ее так быстро, словно ведра были величиной с наперсток. Потом мы осмотрели лошадей, чтобы убедиться, что нет ни ран, ни порезов, ни паразитов. И под конец мы их выскребли и вычесали — шкуры, гривы и хвосты. К тому времени, как мы закончили, уже почти наступил полдень.

Возвращаясь к дому тети Сулы, я впервые за несколько дней почувствовала, что хочу есть. Тетя была очень довольна.

— Иногда бывает очень полезно отвлечься, — сказала она. — Завтра опять пойдешь?

К концу первой недели я уже самостоятельно выводила лошадей. Таттон удивлялся моим успехам. Он говорил: ты так легко с ними ладишь, это, должно быть, у тебя в крови. Когда я сказала ему, что сомневаюсь, он ответил: «Значит, твоя мать ездила на лошади, когда была беременной». Но, по правде говоря, я не была уверена, что люблю лошадей. Мне нравился Мило, потому что он был меньше других; кроме того, у него был более мягкий характер. Но две другие лошади казались мне огромными и недружелюбными. Их темные глаза постоянно следили за мной, и мне казалось, что они все понимают. Когда я не могла с ними справиться из-за того, что они начинали брыкаться, мотать головами из стороны в сторону, упирались и не хотели двигаться, я звала Таттона, и он тут же приходил на помощь. Лошадям всегда хотелось выбраться из конюшни наружу. Сифер и Какао были самыми нетерпеливыми; я побаивалась, что они вырвутся и ускачут куда-ни-будь в поля, но пока что этого не случалось. Они терпеливо стояли на солнышке и ждали, пока мы отведем их в тенистое место и привяжем к деревьям. Подняв ворота, мы отвязывали их и отпускали. Некоторое время они стояли, выжидая, особенно Диаманд, мул, который всегда напоминал мне уставшего старика. Диаманд, сказал Таттон, опекал Какао, когда она была еще жеребенком.

— Пока они маленькие, им нужны друзья, — объяснил Таттон. — Совсем как дети.

Вдвоем мы подметали всю конюшню. Часто там бывало очень жарко и влажно, особенно когда шел дождь и через дырки в потолке тонкими струйками просачивалась вода. Тогда Таттон брал швабру и вытирал лужи. Иногда вдруг появлялся сильный неприятный запах. Таттон говорил, что это из-за собак: если дверь конюшни оставляли открытой, они забегали внутрь и спали в проходе.

— После них тут стоит вонь. Только не говори мистеру Карр-Брауну, а то он опять скажет, что это я забыл запереть дверь.

— А кто еще мог это сделать?

— Призрак Солдата.

Я с недоумением посмотрела на Таттона.

— Кто?

— Призрак Солдата раньше был летчиком. Его самолет разбился на холмах. — Мальчик рукой показал направление. — Когда его нашли, то, что осталось, поместилось в ведро. И теперь он бродит по Тамане, выискивая свой самолет и пассажиров.

— Ты его видел? — спросила я.

Таттон понизил голос:

— Я — нет, но Седар однажды ночью видела его во дворе. Он бродил вокруг дома, в голубой форме, ботинках и белой пилотке.

— А мистер Карр-Браун слышал про Призрак Солдата?

— Да, мисс. Только он говорит, что все это чепуха и суеверия.

Каждое утро по дороге домой Джозеф Карр-Браун наведывался в конюшню. В течение всего дня снизу, с дороги, до меня доносилось его посвистывание. Почему-то в его присутствии я терялась и от смущения становилась бестолковой. Как, например, в тот раз, через несколько дней после того, как я начала работать, когда он спросил: «Селия, тебе нравятся лошади?» — и я ответила: «Да, сэр».

— Какая твоя самая любимая?

— Диаманд, — почему-то вдруг сказала я.

— Но Диаманд же мул, а не лошадь!

— Разве они так уж сильно отличаются? — спросила я.

Голубые глаза сузились, как будто он не мог понять, говорю я серьезно или шучу.

— Ну, для начала, у них более крупная голова. Хвост короткий, наподобие коровьего. Глаза больше, а уши длиннее. Да и вообще, это совсем другие животные!

Несколько раз он ловил меня на том, что я использовала щетку вместо гребня.

— Ты ведешь рукой не в ту сторону, — сказал он. — Вычесывай по шерсти, а не против. — И он взял мою руку и провел по длинной лошадиной спине. — Видишь, как растут волосы. Нужно полагаться на чутье.

Таттон говорил, что, будучи человеком хорошим и добрым, мистер Карр-Браун тем не менее не выносит людей двух разновидностей: дураков и трусов. Обнаружив, что Таттон и Рут пытаются развести костер рядом с конюшней, он сорвал ветку с мангового дерева и отстегал их обоих. С тех пор мальчик его побаивался. Таттон рассказал также, что по меньшей мере трое из работников Таманы были пойманы на воровстве.

— И всех троих тут же уволили, несмотря на то что мистер Карр-Браун знал их еще детьми. Одному из них было уже за пятьдесят. Он всю жизнь прожил в Тамане и не знал ничего другого. И мистер Карр-Браун вышвырнул его вон, как бродячую собаку. Как бедняга ни умолял, ему не разрешили вернуться. Если уж мистер Карр-Браун что решит, так все.

Закончив работу, мы с Таттоном вместе шли домой. Я останавливалась у большого дома и заглядывала в кухню, где Долли в это время обычно готовила мистеру и миссис Карр-Браун на ланч что-нибудь горячее. Еда должна была стоять на столе ровно в двенадцать тридцать. Седар накрывала на стол. Если оставалось что-то лишнее, кусок мяса, или пирог, или батон, Долли передавала сверток для тети Сулы, и мы съедали это на ланч. Долли говорила:

— Кому все это есть, когда дети здесь уже больше не живут? Для кого я все это готовлю? Мадам все равно только клюет, как птичка.