— Это ветер, — сказал Адриан.

Мадам Дэм открыла окно. Нет, никакой машины.

В десять было объявлено, что аргентинская вечеринка началась, вероятно, с опозданием, чего еще ожидать от этих латиноамериканцев. К тому же заместитель Генерального секретаря, возможно, был вовлечен в важную деловую беседу с кем-нибудь из этих господ, как обычно бывает, когда подают кофе и сигареты. Не может же он все бросить в тот момент, когда необходимо принять важное государственное решение, сказала мадам Дэм. Это тосьно, подтвердил месье Дэм.

В десять часов двенадцать минут вдруг появилась Ариадна в платье из черного крепа. Одарив каждого улыбкой, она спросила, невинно хлопая ресницами, ожидается ли господин заместитель Генерального секретаря. — Ты же видишь, мы его ждем, — ответил Адриан, напружинив челюстные мышцы, чтобы придать своему лицу решительное и мужественное выражение. — Произошло небольшое недоразумение, — объяснил месье Дэм. — А когда придет господин заместитель Генерального секретаря? — спросила она, тщательно выговаривая каждый слог. — Около десяти часов, сухо ответила мадам Дэм.

— Я подожду вместе с вами, — любезно сообщила Ариадна.

Она села. Затем она скрестила руки на груди и заявила, что в гостиной прохладно. Затем она скрестила ноги. Затем встала, извинилась и сказала, что сходит за шубкой. Вернувшись с норковым манто на плечах, она снова села, скромно потупив взор. Затем вздохнула. Затем, став тише воды ниже травы, она снова скрестила руки на груди. Затем вновь опустила руки и вежливо зевнула.

— Если вы устали, можете пойти отдыхать, — сказала мадам Дэм.

— Спасибо, мадам. Признаюсь, вот так сидеть и ждать в холоде меня немного в общем-то утомляет, и к тому же мне хочется спать. Ну так спокойной ночи, мадам, — улыбнулась она. — Спокойной ночи, папочка, спокойной ночи, Адриан. Я надеюсь, этот господин скоро придет.

В десять двадцать семь Адриан переставил все редкие книги на полке в алфавитном порядке, затем отметил, что ветер стал сильнее. Месье Дэм добавил, что, по его мнению, надвигается гроза, слегка похолодало и вообще-то можно разжечь камин. Мадам Дэм сказала, что в подвале больше нет дров и вообще что за дело, — разжигать камин первого июня. В половине одиннадцатого она объявила, что у нее болит спина. «Тихо, машина едет!» — предупредил месье Дэм. Но автомобили все никак не останавливались возле их дома. В десять часов тридцать две минуты все услышали, как бешеная, неистовая «Марсельеза» слетела с клавиш и, сорвавшись с цепи, пронеслась по всем этажам виллы Дэмов. За ней последовала тошнотворная тема из балета «Коппелия». «Странно как-то ей хочется спать», заметила мадам Дэм.

В тридцать пять минут одиннадцатого маленький старичок стянул пятый птифур, который начал тайно таять во рту, в целях конспирации плотно закрытом. Затем ему худо-бедно удалось справиться с проглатыванием. В десять сорок он съел девятое — с большим комфортом, поскольку мадам Дэм прикрыла глаза. Со второго этажа тяжело спускался траурный марш Шопена, в салоне сгущалась тишина, лишь ветер стонал в стеклах, лишь Папуля Дэм с печальной страстью жевал птифуры, и каждое новое пирожное казалось все менее и менее вкусным, лишь у двери озябшая Марта стояла на посту в наряде субретки из комедии положений. Ветер удвоил усилия, и на этот раз была очередь Адриана сказать, что собирается гроза. Опять воцарилась тишина, месье Дэм задрожал. Пойти взять пальто? Нет, это ее разозлит.

— А кстати, Антуанетта, — спросил он спустя некоторое время, — в какую статью бюдзета мы записем расходы на этот прием?

— В личные расходы Адриана, — сказала она и встала. — Спокойной ночи, я ложусь спать.

В без пятнадцати одиннадцать в гостиной оставались только двое мужчин и шесть птифуров. Месье Дэм, теперь удобно завернувшийся в просторное шерстяное пальто, подал мысль, что пора идти спать, добавив, что у него болят ноги и слегка расстроился желудок. Адриан ответил, что на всякий случай посидит еще несколько минут. Месье Дэм пожелал ему спокойной ночи и направился к двери походкой человека с обострением ишиаса. У порога он обернулся.

— Для меня это было сто-то, — сказал он.

Отправив Марту спать, он приготовил себе чудесную маленькую грелочку, проверил все дверные замки, выключил газовый счетчик и решил не беспокоить Антуанетту и лечь в комнате для гостей. По правде говоря, он немного побаивался ее сегодня и предпочитал держаться на расстоянии.

И вот — счастье месье Дэма, проскользнувшего в чистую постель, на прохладные простыни. Маленькие радости — тем самым более осуществимые и полноценные — когда все суставы расслабляются в коротком радостном танце, потом ноги находят грелочку, играют с ней немного, потом ноги вылезают наружу, чтобы на мгновение замерзнуть, потом одна нога пролезает под грелочку и слегка ее приподнимает, и все уже немного по-другому. Тем хуже для этого господина, что он не пришел. А ему и в своей кровати неплохо.

Внезапно на улице засверкали вспышки молний, грозно загрохотал гром, и с неба обрушился мощный ливень. «Какая страсная гроза, — прошептал маленький старичок и улыбнулся от ощущения покоя и уюта. — Как же хорошо дома, в тепле и сухости, в укрытии любимого дома». «Бедные бродяги без крыши на головой, — подумал он, укладывая ноги на грелочку, которая была совершенно такой, как надо: теплой, но не обжигающе-горячей. — Да, бедные бродяги, странствуют по дорогам, укрываются поддеревьями, несчастные». Он вздохнул с искренним сочувствием, в то время как в соседней комнате его супруга любовалась под одеялом акциями «Нестле» на предъявителя, которые она приобрела втайне от всех.

Он заткнул уши восковыми шариками, подаренными мадам ван Оффель, выключил ночник у изголовья и, улыбаясь, повернулся к стене. Ох, да, здоровье у него в порядке. Двадцать лет он еще всяко протянет. Надо завтра сказать Марте, что он симпатизирует социалистам. Тогда в случае революции она может свидетельствовать в его пользу. Он снова улыбнулся. Как же он хорошо покрасил белилами трубы на кухне. А все потому, что купил краску лучшего качества и положил три слоя. Завтра утром он посмотрит, высох ли третий слой. Он уже, может быть, высох. Что, если сходить на минутку и проверить?

Выйдя на кухню в ночной рубашке и в тапочках, он склонился к трубе, проверил ее пальцем. Ох, правда, все высохло! Он улыбнулся трубам, сияющим белизной, любя их всем сердцем.

Стоя в гостиной, Адриан Дэм развязал галстук, махнул виски, закусил последним птифуром и в очередной раз посмотрел на часы. Десять минут двенадцатого. Нужно бы подождать еще пару минут. Ох, он прекрасно знал, что этот тин не придет, но вдруг все-таки позвонит. Все же перед семьей не так неудобно, если он позвонит, чтобы извиниться, Господи, хотя бы чтоб объясниться.

— Так прокатить… Это уже ни в какие рамки не лезет. Если только он не умер.

Ясное дело, умри он, это было бы вполне удовлетворительное объяснение. В таком случае следует прийти на его погребение, он этого вполне заслужил. На похоронах важных шишек можно завести полезные знакомства. Но он же вовсе не умер, Адриан это чувствовал, не такой он человек, чтобы просто взять да помереть, он казался молодым и здоровым. Самое странное, что он сказал Мамуле, что точно придет. Что ж тогда, боже мой, что же? Какое право он имеет на подобные выходки? Сначала он не приходит ужинать, вся эта икра псу под хвост, боже мой, а потом он обещает прийти точнехонько в десять, и хоть бы хны! Нет, нет, это непростительно!