Однако в конце лета 1504-го Микеланджело ожидало потрясение. Заказчик, кардинал Пикколомини, составляя завещание, отметил, что первые статуи еще не доставлены, хотя это оговаривалось контрактом. Вскоре после этого, 18 августа, умер папа Александр VI Борджиа, а 22 сентября престарелый и хворый Франческо Пикколомини был избран на папский престол.

Впрочем, под именем Пия III ему суждено было править всего двадцать шесть дней. Однако этого оказалось достаточно, чтобы Микеланджело развил бурную деятельность. К 11 октября, когда он подписал новый вариант контракта с наследниками кардинала, четыре статуи уже заняли свое место[391]. Но потом его снова отвлек ряд других, более неотложных проектов.[392]

Микеланджело испытывал угрызения совести из-за незавершенного алтаря даже полвека спустя. 20 сентября 1561 года он писал своему племяннику Лионардо, прося его поискать в бумагах своего покойного отца Лодовико копию контракта, «поскольку вследствие ряда разногласий упомянутая работа была прервана около пятидесяти лет тому назад, и, так как я стар, мне хотелось бы уладить это дело»[393][394]. Последовал обмен письмами, продолжавшийся еще какое-то время, но «дело было улажено» только после смерти Микеланджело, когда Лионардо передал сто дукатов наследникам Пия III, ровно шестьдесят лет спустя после того, как великий мастер обязался, согласно изначальному договору, выполнить пятнадцать статуй[395].

Четыре статуи, предназначавшиеся для алтаря Пикколомини, представляют для нас большой интерес, но не потому, что принадлежат к числу лучших произведений Микеланджело, а потому, что относятся к худшим. Они не ужасны, а просто посредственны. Если бы не имя Микеланджело, не многие сегодня обратили бы на них внимание (да и вообще мало кто останавливается возле алтаря в Сиенском соборе, где есть куда более любопытные предметы искусства). Отсюда можно сделать очевидный вывод: если Микеланджело мало интересовала выполняемая работа, то он мог создать что-то вполне заурядное, – а это стоит учесть искусствоведу, придерживающемуся романтических взглядов на природу творчества и полагающему, что Микеланджело – этакий «сверхчеловек», способный создавать одни бессмертные шедевры, за что бы он ни брался.

Не исключено, что, если бы была извлечена на свет из земли на каком-нибудь поле в Северной Франции единственная бронзовая скульптура, отлитая Микеланджело и, возможно, все еще существующая, она бы тоже разочаровала поклонников его таланта. Последнее упоминание о его бронзовом «Давиде» относится к 25 ноября 1794 года и содержится в инвентарном каталоге скульптур в замке Шато-де-Вильруа, возле Маннеси, к югу от Парижа. Разумеется, любопытно было бы узнать, как он выглядел, однако есть свидетельства, что, как и в случае с Сиенским алтарем, Микеланджело выполнял этот заказ через силу[396][397].

С другой стороны, в случае с этим заказом он решительно не мог отказаться: бронзовый «Давид» предназначался человеку, которому особенно стремилось угодить флорентийское правительство, другу флорентийцев при французском дворе, государственному деятелю, от решений которого могла зависеть судьба Флоренции[398]. Пьер де Роан (1451–1513), более известный как маршал де Гие, был знатным аристократом и прославленным полководцем. Он сопровождал в Итальянских походах и Карла VIII, и его преемника Людовика XII. Проезжая по Флоренции, маршал заметил бронзовую статую работы Донателло, изображающую обнаженного, отрочески стройного Давида (можно только догадываться, почему его столь привлекла эта чувственная скульптура). Маршал «весьма настойчиво», как они выразились, повторял флорентийским дипломатам во Франции, что жаждет получить такую скульптуру.

12 августа 1502 года Микеланджело подписал контракт, согласно которому обязался выполнить работу за полгода[399]. Трудно поверить, что он воспринял этот заказ с энтузиазмом, ведь копирование статуи, созданной за семьдесят лет до того, едва ли способно было упрочить его репутацию. Кроме того, статую ему предстояло отлить в бронзе, а Микеланджело прежде не доводилось работать в этой сложной технике. Впрочем, контракт с ним заключил сам Пьеро Содерини, которого вот-вот должны были избрать гонфалоньером и который уже играл важную роль во флорентийской политике.

На протяжении последующих двух лет флорентийские посланники во Франции непрерывно забрасывали флорентийские власти письмами, осведомляясь, как продвигается статуя для маршала де Гие, подчеркивая, как страстно француз желает получить ее, и напоминая, сколько он сделал для Флоренции.

Флорентийское правительство уклончиво отвечало, что точную дату завершения работы над картинами и скульптурами предсказать трудно. 30 апреля 1503 года власти города устало сообщили дипломатам, что если Микеланджело сдержит нынешнее обещание, а это отнюдь не наверняка, ведь художники подвластны исключительно собственному вдохновению и вообще народ ненадежный, то статуя будет завершена к Иванову дню, 24 июня[400].

Как ни странно, учитывая безумное количество заказов, 24 апреля, за неделю до того, как во Францию был отослан этот несколько расхолаживающий ответ, Микеланджело взялся за еще одну гигантскую работу. Он согласился выполнить двенадцать крупных, более человеческого роста размером статуй апостолов для собора Санта-Мария дель Фьоре, приняв на себя обязательство сдавать по одной в год. Иными словами, его контракт был рассчитан на двенадцать лет. В данном случае его соблазнил не столько гонорар, весьма низкий, а бартерная сделка. В качестве вознаграждения за скульптуры Попечительство собора и цех шерстянщиков посулили построить Микеланджело дом[401].

К тому же дом ему пообещали не какой-нибудь, а возведенный Кронакой, Симоне Поллайоло, capomaestro собора, давним коллегой Джулиано да Сангалло и, по всей вероятности, столь же давним другом Микеланджело, который был знаком с ним на протяжении десяти лет. Микеланджело представлялась возможность поселить свое семейство в прочном и внушительном доме, мечте любого флорентийского клана. Заказ он принял, однако взялся за апостолов далеко не сразу.

В июле 1503 года, после того как Микеланджело не уложился в срок и не доставил маршалу де Гие бронзового «Давида», флорентийские чиновники, ведавшие исполнением заказа, еще раз написали посланникам, оправдываясь, что они-де многократно напоминали Микеланджело о близящихся сроках, но «по натуре оный ваятель и самый характер его работы» таковы, что «торопить его и тщиться ускорить ее завершение» невозможно[402]. Перед нами первый документ, в котором засвидетельствовано, как же трудно было работать с Микеланджело.

Впрочем, у Микеланджело были причины не испытывать особого восторга по отношению к этому заказу. Этот бронзовый «Давид» явно вдохновлял скульптора куда меньше его огромного мраморного собрата. Следует заметить, что Микеланджело не только согласился на этот заказ недобровольно, но и само литье вызывало у него сомнения. Каприз маршала де Гие заставил Микеланджело непосредственно соперничать с Донателло, величайшим скульптором флорентийской школы, в той области, где он, Микеланджело, совершенно не имел опыта («это не мое ремесло», скажет он